Катя побежала домой, достала молока и принесла вошкам. Но вошкам хватало и кошки, которую они еще не доели.
Вошек было пять. Когда они выросли немножко и стали выползать из дверей амбара, дети выбрали себе одну особь, серую с белыми лапками, и принесли в дом. Мать раздала всех остальных вошек соседям, а эту оставила детям. Дети кормили вошку комбикормом, играли с ней и клали с собой спать.
Один раз дети пошли играть на большую дорогу и взяли с собой вошку. Ветер шевелил жёлтую ботву на дороге, а вошка играла с соломой, и дети радовались на неё. Потом они нашли подле дороги чью-то ножку и забыли про вошку.
Вдруг они услыхали, что кто-то громко кричит:
- Назад! Назад!...
и увидали, что скачет охотник, а впереди его две собаки - увидали вошку и бегом к ней. А вошка вместо того, чтобы бежать, присела к земле, выгнулась и вытянула вперёд шесть своих передних лапок и смотрит на собак.
Катя испугалась, закричала и побежала прочь. А Вася, что было духу, пустился к вошке.
Охотник подскакал и попытался как-то ещё отогнать вошку от собак, но сам едва-едва остался жив и унёс ноги.
А Вася принес вошку домой и уже больше никогда не брал её с собой в поле.
Колюн прибрал за нами кружки и остатки конфет, принял от меня учебную гранату Ф-1, протер ее носовым платком, чтобы не оставлять моих и своих отпечатков пальцев.
Затем отошел метра на четыре в сторону от поста и неуклюже кинул гранату в зону охраны.
Видимо он собрал в этом броске все свои силы, замученного бессластием службы солдата, и поэтому все получилось так, как мы и задумывали. Он бросает гранату, потом спокойно уходит в роту, и, как ни в чем не бывало, продолжает чистить туалет. Я вызываю караул через десять-пятнадцать минут, путем включения боевой тревоги. Караул поднимает командира части полковника Макаревича, полковник Макаревич вызывает спецроту саперов по разминированию и уничтожению неразорвавшихся зарядов, я получаю свой отпуск за отличное несение боевой службы и не уход с поста в экстремальной ситуации.
Колюн получает свои честно заработанные бобы.
Все получилось так, как мы и задумывали. За исключением одной вещи.
Осколочная граната прилетела мне не куда-нибудь, а точно в мою психически больную голову и серьезно разбила бровь. Кровь хлынула, именно хлынула, из рассеченной брови, я взвыл от боли, и на несколько секунд потерял сознание. Очнулся практически мгновенно, но было уже поздно. С поста я, пошатнувшись, сшагнул, и всем своим нутром почувствовал, как в караулке завыла сирена сигнализации. Затикали двадцать секунд, за которые Колюну необходимо было скрыться с места нападения.
А бежать было некуда. Вход в штаб только один, и при Колюновской комплекции нечего было и думать убежать от вышколенного и обученного убивать караула. К тому же он так остолбенел от первой в его жизни пущенной крови, что я только прикладом заставил его очухаться от содеянного и затолкал его в открытый кабинет Начальника штаба подполковника Огородникова. Туда, где только получасом раньше стырил пригоршню сладеньких конфет-подушечек из совершенно секретного стола.
"Сиди здесь, Коперник, и держи свою толстую жопу на запоре, пока не сможешь выбраться в суматохе, а я сделаю все, чтобы тебя вытащить из этого говна", - приблизительно так сказал я, внутренне очень сильно сомневаясь в возможности совершить эту невозможную возможность.
(Вот словоблуд-то!)
Вернувшись на пост номер один, я сдернул предохранитель на АК-74 и в счастливом упоении выпустил половину рожка веером по стенам, портретам военачальников и схемам боевого охранения. Вторую половину я приготовил для финального представления, для приближающегося на всех парах боевого караула. Комнату моментально заполнил пороховой дым, который стоял клубами и приятно щекотал нервы. Кровь из подбитого глаза заливала мое суровое лицо и парадную форму. Фуражка, так же залитая кровью, валялась в углу, неподалеку от неразорвавшейся гранаты.
В общем, все выглядело очень по-боевому, и я выглядел по геройски, защищая Боевую Святыню.
Караул прибежал, надо отдать должное, вовремя, с опозданием только на пару секунд, но караул прибежал без начальника караула сержанта Маменгалиева, который, как я и предполагал, находился в самовольной отлучке за "афганкой".
Все лампочки в округе я поперестрелял, и в наступившей темноте, только под лучами синего аварийного освещения, дал предупредительную очередь над головами надвигающегося караула туркменов. Они сильно навалили в штаны, когда я по законам строевого устава, охрипшим от пороховых газов голосом, кричал в пустоту коридоров штаба:
- Стой, бля! Стрелять буду, сукнахбля!
- Да ты чо, одурель что ли, казёль-мазёль, блят не русскы сволыщь!
- Стрелять буду, суканахбля. Хочу разговаривать только с начальником караула, сукнахбля!