Дом Лайне

В шесть утра начинала Лайне работу в артели. Она мастерица ткать на ручном станке коврики и дорожки — национальные узоры из шерстяных ниток по бумажной основе. А после двух — дом: уборка, стирка, огород, сад — ягоды, яблоки, куры в загородке за сараем, ондатры в вольере из железной сетки на краю болотца. Трудов хватало на весь долгий день и даже на часть светлой северной ночи.

Квартиранты удивляли Лайне своей приверженностью к еде. Она считала, что русские едят слишком много. Большой холодильник и один из чуланов всегда наполнены их продуктами.

Обильная еда не самое главное, что осуждала в своих жильцах Лайне. Ее возмущало, как это люди оставляют свой дом и уезжают, чтобы жить в чужом? Они говорят: летом в городе плохой воздух. А платить за воздух шестьдесят рублей в месяц или девяносто, как эти — с детьми, — неужели не жалко?

Ей было бы жалко — она не тратила денег на пустое, на то, чего не видно. Жалела расходов и на то, что уничтожается человеком и, прости господи, превращается в дерьмо. Охотно тратила она на крепкое, добротное, хорошо сделанное. В доме было много нужных вещей: стиральная, швейная и вязальная машины, мотоцикл с коляской, два велосипеда, телевизор и радиола, два транзистора. Один принадлежал Енсену — так называла она мужа, — другой — дочери, Пирет, А ей самой хватало соковарки и скороварки, кофейной мельницы, электрической мясорубки. Музыка, кинофильмы, телепередачи — это зимние развлечения. Вкусная еда — тоже. Вот когда будут заготовлены в банках и бутылях помидоры, огурцы, компоты, соки, когда захолодает окончательно, разъедутся квартиранты и семья займет весь дом, — вот тогда можно и отдохнуть. Можно вязать, шить, крутить пластинки, смотреть телевизор, играть на кантеле и петь вместе с мужем и детьми.

Но хотя Лайне и осуждала в душе своих жильцов, ей непонятных и чуждых, была она к ним внимательна и всегда любезна. Ведь они были второй ее работой. Не такой значительной, как ткацкое искусство, но более доходной, и за это любимой не меньше. Лайне временами задумывалась: не бросить ли ей, как подойдет пенсия, ткацкий станок, чтобы отдавать все время и силы дому. Трудновато стало успевать, хоть и помогают ей дети и муж после работы. Особенно устают ноги. К вечеру, совсем отбивши ступни, Лайне ковыляет, как старая гусыня.

Но с утра она, как всегда, бодра. Покончив с завтраком, Лайне защелкивает спящий дом на замок и быстро шагает по улице, на ходу здороваясь и отвечая соседям, тоже идущим на работу — тере, тере, тервист!

Вечером, закончив домашние дела, Лайне вышла посидеть во дворе. Солнце еще не заходило, хотя было около десяти, лучи его, идущие снизу, были уже холодны и неярки. С болота тянуло сыростью, запахом взрытой земли и срезанной осоки — это копали новые ходы ондатры, пытаясь обойти железную сетку. На узкой длинной скамье, поставленной против цветника, сидели пожилые супруги-ленинградцы и сестры-подруги из Москвы. Большой серый кот Микки терся о ноги женщин. Лайне присела на кончик скамьи, сказав «тере» — она знала, что ее квартирантам приятно ответить ей по-эстонски. Завязался принужденный разговор — Лайне с трудом говорила по-русски — о погоде, об очередях в ресторане, о коте, который ленится ловить мышей в доме, но по ночам охотится на крыс и кротов.

Из дому вышли молодые супруги и стали подле. Она была в коротком открытом сарафане, он обнял ее за смуглые плечи. Их спросили — спят ли дети? Да, дети заснули. Нравится ли им городок, ведь они здесь впервые? Городок им нравится, очень. Они уже обошли два холма, побывали на двух озерах, лазали на руины крепости, как жаль, что от старых стен осталось так мало…

— Говорят, здесь есть старинный дом, под которым отец закопал непослушного сына? — спросила молодая женщина, тесней прижимаясь плечом к мужу.

— Здесь не один старинный дом, — начал отвечать пожилой ленинградец, с удовольствием оглядывая стройную фигурку и загорелые ноги молодой. — Здесь несколько таких домов, но о каком идет речь — неизвестно…

— Это есть разговоры, — перебила Лайне, — есть сказка. Пугать непослюшные дети. Каждый место имеет своя сказка…

— …Имеет свои легенды, — поправила одна из москвичек.

— Расскажите эту легенду, — попросила молодая.

— О, мы, оказывается, любим страшное, — ленинградец улыбнулся женщине, — молодежи хочется пощекотать свои нервишки…

— Это есть сказка, — повторила Лайне, поднимаясь. — А правда бывает совсем не то. Правда есть отчень рано вставать утро…

И она растянула губы, улыбаясь своей шутке, но ее лицо оставалось холодным, а маленькие светлые глаза смотрели сердито, осуждая праздную болтовню и бездельную жизнь собравшихся в ее доме людей. Но тут же, смягчив голос и взгляд, Лайне добавила:

— Спокойной ночи до самого вставать. Крюк не закладывайте, пожалюста, — Пирет приходить поздно с танци.

В прихожей стукнула дверка, и заскрипели ступени лестницы, ведущей в светелку. Расходясь, стали желать друг другу приятного сна и остальные.

И дом вскоре затих.