Дом лжи

Вот оно. Я знал, что когда-нибудь она об этом спросит. Ее интересуют мои намерения. Ее-то намерения мне уже понятны: она хочет уехать, спорю на что угодно. Вот заберет у Саймона все деньги, честно отбыв свой десятилетний матримониальный срок, и наверняка смоется, чтобы не видеть его тоскливую физиономию. Смотается куда подальше. Но вот куда, сказать пока не могу. В Нью-Йорк? Вряд ли. Как-то не вяжется она у меня с Манхэттеном. Нет, ей бы, конечно, понравилась и ночная жизнь, и суматоха, и смотрелась бы она там неплохо, и все равно большой город, по-моему, как-то не по ее части. Ей, например, по фигу, что пить: «Карруад де Лафит» за четыреста долларов бутылка или какое-нибудь красное за двадцатку из ближайшего супермаркета. Когда я завожу разговор о театре и музыке, она молчит, редко вставляя хоть слово. Но если подумать, то домохозяйкой и матерью семейства в какой-нибудь дыре я ее тоже не вижу.

Надо отдать ей должное: она прекрасно поработала, никто даже не подозревает о ее намерениях. Женщины вообще загадка – в том числе для меня, человека, который, можно сказать, посвятил свою жизнь изучению их слабостей.

О Вики Ланьер я точно знаю только одно: я ничего о ней не знаю. Задаю вопрос о ее жизни – она уходит от прямого ответа. Обмолвилась, правда, один раз насчет тяжелого детства. Которое прошло, судя по другой ее оговорке, в Западной Вирджинии. Я, конечно, вытащил из этой информации все, что мог, – просто-напросто пошарил в «Гугле». Поисковик из меня никакой, да это и не нужно мне для моих целей. Гевина просить нельзя, потому что тогда он узнает ее имя, и она станет для него Вики Ланьер Добиас, а не номером 7. Но я и сам узнал достаточно: подросток Вики Ланьер пропала из города Фэрмонт в Западной Вирджинии в 2003 году.

Наверное, это она. Значит, начало ее жизни было не самым лучшим. Она привыкла драться за выживание. Причем, скорее всего, в одиночку. А как же Добиас, спросишь? Думаю, сначала она была с ним потому, что он давал ей стабильность и комфорт, а не любовь или страсть. А потом она увидела выигрышный лотерейный билет в виде его трастового фонда. От такого количества долларов у кого хочешь в голове помутится, вот она и приняла вынужденное решение. Десять лет брака с Саймоном – это было ее вложение капитала.

Зачем Вики теперь спрашивает меня о намерениях? Это ее способ прощупать меня, понять, что я думаю делать дальше. Она обдумывает жизнь со мной. Напрямую об этом не говорит – слишком осторожна, – но думает. И боится. Значит, я должен убедить ее в том, что мне можно доверять.

– Самое лучшее в моей работе то, что ее можно делать откуда угодно, – говорю я. – Хоть отсюда, хоть с Манхэттена, хоть с пляжа в Монтеррее. Я думал и про Париж, и про Тоскану, но решил пока остаться в Штатах – надо следить за трендами, издалека это сложнее. Но кто знает…

Она наблюдает за мной, пока я излагаю ей это все. Спокойно, как нечто само собой разумеющееся, попутно натягивая штаны. Рубашку я надеваю в самый последний момент – женщинам нравятся мои «кубики».

– То есть тебе не обязательно жить в большом городе?

Ага, вот она уже хочет знать. Значит, перебирает места – какие, пока не знаю – и представляет там себя и меня вместе.

– Не обязательно, – подтверждаю я. – А ты? Хочешь и дальше оставаться в Чикаго?

Этот мяч я отправляю на ее половину корта плавно, будто нехотя, то есть не навязываю ей сразу мысль о совместном будущем, но танцую где-то около. Не надо ее напрягать, пусть движется со своей скоростью. Не стоит раскачивать лодку, как говорили мы с Гевином. Пусть номер 7 медленно, но верно движется к третьему ноября единственно верным курсом.

Я поднимаю на нее глаза – она смотрит в мое окно с видом на патио и великолепную панораму города за ним.

– Я не останусь в Чикаго, – говорит она. – Где угодно, но не в Чикаго.

* * *

– Позволь мне пригласить тебя на обед, – говорю я.

– Куда? – спрашивает она.

– Куда угодно. На твой выбор. Здесь в пешей доступности около двадцати мест. Но можно и поехать куда-нибудь.

Она прикусывает губу, взглядывает на часики. Время идет к семи.

– Поздно уже.

– Боишься, что тебя со мной увидят? – Я хохочу.

Она смотрит на меня:

– Не в том смысле, в каком ты думаешь, но да, я очень этого боюсь. А ты на моем месте не боялся бы? Что, если нас и правда кто-нибудь увидит?

– Ну да, наверное.

– Что «ну да, наверное»? Это не шутка, Кристиан. Что, если Саймон узнает?

– О’кей, я…

– Что, если Саймон узнает и подаст на развод?

Я примирительно вскидываю руки. Видно, я задел ее за живое. Вон у нее как глаза вспыхнули…

– Что, если Саймон узнает и подаст на развод до третьего ноября? Ты же читал условия трастового фонда?

– Ну да…

– Если он хотя бы подаст на развод до третьего ноября, со мной все кончено. Я не получу ни цента.

– Я знаю.

Она встает с кушетки, хватает свою сумочку.

– О’кей, я рада, что ты знаешь. А еще ты должен знать, что, в отличие от тебя, у меня нет четырехсот миллионов долларов, инвестированных черт знает во что. И что это единственные деньги, на которые я могу рассчитывать.

Хо, хо, так мы скоро и до истерики дойдем…