Дом лжи

И все-таки входить лучше всего именно здесь. Меньше риска, что тебя увидят, – в переулке почти нет света. А если воспользоваться гаражной дверью, пока хозяин потягивает коктейли в патио бара «Вива Медитеррейниа», то вокруг совсем никого не будет.

Именно так к нему входит Вики. Не поднимается по парадному крыльцу и не звонит в домофон у всех на виду, не идет по лестнице, где всегда можно нарваться на соседей, а прямо из темного гаража прошмыгивает в квартиру.

Чем же сегодня вечером занят ты, Кристиан, пока Вики в отъезде? Может, выпиваешь и прожигаешь жизнь где-нибудь со своим приятелем Гевином?

Не возражаешь, если я загляну к тебе в квартиру?

Хотя нет. Не сегодня. Может, попозже когда-нибудь…

49. Вики

– Хорошо, что ты приехала. Они любят, когда ты у нас. – Адам протягивает мне бокал пино. Мы сидим и смотрим, как Мейси и Мария, Эм-энд-Эмс, играют друг против друга в баскетбол на подъездной дорожке.

– Мне тоже у вас нравится. – Я застегиваю куртку до самого подбородка. Было бы здесь еще потеплее…

– Еще не передумала переезжать к нам?

– Если вы не передумали, то и я нет. Планирую в ноябре, в районе Дня благодарения.

Я смотрю на Адама. Ему нет еще сорока, но на висках уже проглядывает седина. Адам Тремонт, истинный американец, пышноволосый, улыбчивый и добродушный, с детства не знавший, каково это – жить без денег, из тех, у кого жизнь идет как по маслу. Он и моя сестра Моника были Идеальной Парой, Барби и Кеном, красивыми и харизматичными, излучали энергию и позитивные вибрации. Помню, как, глядя на них, я попеременно то ощущала тошноту от такой идиллической картинки, то начинала умирать от зависти к сестре и ее везению.

Адам встретил Монику в колледже – и сразу вскружил ей голову, в хорошем смысле. Адам вообще всегда был хорошим.

– Вчера, – вдруг говорит он, – Мейси спросила меня, похожа ли она на маму.

– Похожа, – уверенно отвечаю я. – Хотя Мария больше. В детстве она походила на тебя. А сейчас посмотри на ее лицо – вылитая Моника.

– Вижу. Иногда мне даже страшно становится…

Вот и мне тоже. Страшно видеть, как сестра все больше и больше проявляется в облике своих дочерей – женщина, которой я не помогла вовремя…

Я подталкиваю зятя локтем.

– Ну а ты – так и будешь один вековать?

– Хм. – Он допивает вино и качает головой. – Ты про свидания?

– Про них.

– Ну… было у меня… целых два. Ничего серьезного.

Тринадцатилетняя Мария блокирует бросок Мейси, которая младше на три года. Мейси жалуется – так нечестно, Мария выше и старше.

– Знаешь, они тебя поймут, – говорю я. – Сначала, конечно, будет немного неловко, но они привыкнут.

– Не уверен, что я сам привыкну. Все эти онлайн-свидания – это же просто для чокнутых. Мне не нравится. Если у меня и будет еще что-то в таком духе, то только по старинке, как раньше.

– Ты парень красивый, успешный. Думаю, у тебя еще все сложится.

– Я уже в этом не уверен – ни в том, ни в другом.

Эти слова привлекают мое внимание, и я делаю глоток вина, чтобы подумать. Родители Адама открыли в свое время сеть микропивоварен, и дела у них шли хорошо. Адам, единственный ребенок, унаследовал семейное предприятие лет десять тому назад и тоже ни на что не жаловался, пока ковид не нанес его бизнесу сокрушительный удар.

– Рестораны только-только выходят на доковидные уровни, – говорит он. – Хорошо, что мы занялись розничными продажами еще до пандемии, это нас спасло. Уж что-что, а покупать спиртное люди даже под страхом смерти не перестали.

– С деньгами все еще туго? – спрашиваю я так, словно и не думаю ничего выспрашивать, а просто поддерживаю разговор.

– Да, туговато. На той неделе закрылась еще одна пивоварня.

– Я не знала… Мне жаль.

Адам горько усмехается:

– Будь Моника сейчас здесь, она велела бы мне смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое.

Точно, она была такая. И я рада, что Адам запомнил ее такой, потому что это была та Моника, которую он встретил в колледже, та Моника, в которую он влюбился, и та Моника, которая родила ему детей. Но не та, которая повредила себе спину, подсела на оксиконтин и сама не заметила, когда пересекла ту черту, за которой ее потребность в оксиконтине как средстве от болей переросла в потребность в оксиконтине как таковом; не та, которая совершила немыслимое – немыслимое для прежней Моники, по крайней мере, – бросила семью и ушла к мужчине, который был более чем счастлив, снабжая ее болеутоляющим опиатом.

В то время именно я была единственным доверенным лицом Моники – если так можно называть человека, которому, в отличие от всех остальных, она дозволяла хотя бы краешком глаза заглянуть в ту бездну, куда уже затягивал ее наркотик, постепенно выдавливая из ее жизни все остальное. Может, сестра и доверяла мне потому, что я сама была неудачницей, черной овцой нашего семейства, и ей было не так стыдно передо мной, как перед Адамом. Да и расстояние между нами было куда больше – триста миль, так что общались мы по телефону. Поэтому я, кстати, и не поняла, насколько далеко у нее все зашло, – ведь я же не видела, какой она стала…