Кэтрин встала и быстро зашагала к дверям, боязливо косясь на занавес и надеясь, что он не раздернется вдруг с металлическим скрежетом. Минуя последний ряд, она отшвырнула с пути два деревянных стульчика. Пора домой. Найти дорогу из Магбар-Вуд — и все, хватит с нее кукол. Ее наверняка ждет Майк — он не позволит этой сучке Таре уехать без нее. Несмотря на его предательство, ей хотелось сейчас держаться за пего. Как за тростинку. Как за последнюю…
Глупый вопрос вдруг встал перед Кэтрин — отправлять ли антикварное платье Виолетты обратно, чтобы Эдит не имела к ней никаких претензий? Следом за ним еще один: а есть ли у Красного Дома почтовый адрес
Нырнув в холод ночи, Кэтрин повела плечами. Переулок на всем своем протяжении вниз от церкви казался заброшенным, как и раньше. Свет не горел. Двери были закрыты.
Но толпа гостей-театралов никуда не делась. Старички кучковались вдалеке, где-то на соседней улице, которую надо было перейти, чтобы добраться до перегораживающего проезд столба и дороги из деревни. Народ толпился вокруг своей святыни. Стеклянный гроб был подсвечен чем-то снизу.
Когда она приблизилась, толпа поредела, но те, кто остались, явно ждали ее… Как когда-то подружки за воротами школы. Их взгляды украдкой сходились на ней. Холодок обвил шею и сполз по спине.
Глотая слезы, Кэтрин сорвалась на бег.
На перекрестке три маленькие фигурки просто шагнули под своды одного из домов — и исчезли в какой-то прорехе в реальности, а не просто вошли в неосвещенный дверной проем.
Небо перестало быть небом. Низкое, давившее чуть ли не на затылок, оно являло собой просто фон, задник, обитый черной тканью.
Запоздалые театралы смотрели на нее во все глаза, пока она шла мимо, и бормотали — и она готова была поклясться, что все эти обрывки фраз были адресованы ей, что, общаясь меж собой, эти странные люди просто поддерживали иллюзию случайного разговора:
— Скоро кое-кого порешат-распотрошат…
— О да, пусть фарфор сольется с кожей. Хладный, теплая — похожи.
— Шагай, шагай… на деревянных колодках…
— … на маленьких башмачках…
— Шов клади! Чтоб наверняка…
— Иголке без работы скучно…
— За шею ухвати и холодной иглой выколи глаза…
— Шкуру просолить, личинок не пустить. Опилкой сухой набить…
— ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ УЖЕ! — прорычала она, так и не дойдя до конца улицы, и рванула в темноту, туда, где по памяти стоял полосатый столб, отмечающий границу Магбар-Вуд.
— Слушайтесь ее! — выкрикнул кто-то и захихикал.
По ту сторону барьера
Как будто сам мир, сама материя за пределами Магбар-Вуд перестали существовать. Опустив взгляд, Кэтрин не увидела собственных ног па щербатом дорожном покрытии.
Где машина Тары? Где сам столб, на худой конец? Переулок казался теперь куда шире, чем это было попросту возможно.
Пройдя несколько метров, Кэтрин ничего не нашла. Она не видела саму себя — что уж говорить о припаркованной машине. Ей даже не узнать было наверняка, не прошла ли она мимо. Может, и не было там никакой машины. Фары или лампочка в салоне хоть немного, но развеяли бы тьму. Видимо, Майк и Тара уехали, бросив ее здесь на произвол судьбы.
Возможно, кто-то убрал оба автомобиля, потому что здесь, в заповеднике былого, им не было места, здесь они были возмутительны. Мэйсон каким-то противоестественным образом остановил время в деревне сто лет назад, если даже не раньше. И люди здесь были — что крысы в диораме. Год за годом жители деревни — не в парадных костюмах, а в той одежде, что для них по-прежнему оставалась повседневной,— покидали свои жилища и повторяли одно и то же действо. Год за годом. Заложники самой большой в мире заводной игрушки.
Паника вытянула еще один кирпичик из пошатывающейся хибарки ее здравомыслия; чудо, что оного хватило, чтобы приволочь ее к тому месту, где раньше стоял столб.
— Господи! Господи! — взмолилась она, тяжело дыша.— За что ты со мной так жесток?