Дом Монтеану. Том 2 (СИ)

Томас выносит гроб и бросает его в сторону, затем он запирает темницу, берёт меня за руку и целует мои пальцы. Он не оборачивается и ведёт меня наверх. Скрываю свою улыбку, чтобы он не понял, в каком я восторге от его настроения.

Глава 38

Быть связанной эмоционально с вампиром не всегда приятно. Ты чувствуешь всё, что чувствует вампир, когда он не контролирует себя или когда расслаблен. Тогда ты легко можешь проникнуть в его сознание и посмотреть, что там творится. Зачастую это не самые красивые вещи, особенно если именно это резкое и кислое чувство заставляет тебя открыть глаза и сдержать стон от тянущей боли в груди. Да, именно это я сейчас и ощущаю на себе. Я помню, что мы с Томасом легли в кровати, чтобы немного отдохнуть и я заснула. Только вот теперь Томаса нет рядом, но я чувствую, как он мечется внизу. Он ходит туда-сюда по библиотеке и кусает губы. А в его душе… боже, я не предполагала, что ему будет настолько сложно встретиться с Гелой. И нет, это не любовные страдания, это лютая ненависть и страх не довести дело до конца, а просто прикончить её на месте. Я слышу, как он убеждает себя сконцентрироваться на цели, как он умоляет своё существо не рычать и не требовать возмездия. А его вампир очень кровожаден к тем, кто причиняет Томасу боль, последнего было достаточно, чтобы существо сходило с ума от невозможности отомстить.

Резко всё прекращается, когда я сажусь по постели, потирая свою грудь в области сердца. Именно там всё тянет. Томас закрылся, почувствовав моё пробуждение.

Я натягиваю спортивные штаны и спускаюсь в библиотеку, где Томас, делает вид, что очень увлечён рисунками Гелы.

— Ты же понимаешь, что тебе теперь не скрыть от меня ничего, да? — Хмыкнув, я обнимаю его шею и целую в висок.

— Прости. Я пытался взять себя в руки.

— Я знаю. Но прекрати бояться того, что я всё почувствую, Томас. Я хочу чувствовать тебя. Всего, понимаешь? Хочу. Это моё желание. Я хочу всегда знать, какое у тебя настроение, о чём ты переживаешь и что именно творится в твоей голове. Если я не буду знать, то мы снова начнём злиться друг на друга. Плюс союза в том, чтобы заранее уничтожать препятствия в будущем. А теперь, говори, почему у тебя такое… неприятное чувство внутри. Это только из-за Гелы? — Я сажусь рядом с ним, Томас поджимает губы и откладывает рисунки.

— Я больше ничего не вижу, — шёпотом признаётся он.

— В каком смысле?

— Нет видений. Больше нет. Никаких. Они исчезли с ночи нашей свадьбы и до сих пор не появились. Это меня сильно пугает. Я привык к тому, что я всегда в курсе будущего. Теперь нет. Я опасаюсь, что сделал ошибку, когда признался тебе в своей боли и подтолкнул тебя к решению быть со мной.

— Без этой правды я бы никогда не начала думать не только о себе, Томас. Я была, действительно, зациклена исключительно на своей боли, на своих чувствах, на своих страданиях. Я же не знала, через какой ад проходишь ты. И я благодарна тебе за то, что ты потерял контроль над собой. Это было правильно. А насчёт видений, — я задумываюсь и пожимаю плечами, — я живу без них. Вероятно, у видений тоже есть свой срок годности. Или же ты больше не должен ничего видеть, потому что дальше всё зависит только от нас с тобой, от нашего доверия друг другу и от силы нашей любви.

Томас бросает на меня мрачный взгляд и притягивает к себе. Я пересаживаюсь к нему на колени, прижимаясь к его груди. Он кладёт голову мне на макушку, машинально поглаживая мои руки и играя пальцами с тканью футболки.

— Я чувствую его, — едва слышно говорит Томас. — Русо. Каждую минуту я чувствую его сильнее, чем раньше. Я словно слышу, как бьётся его сердце. Я словно знаю, что он идёт за мной. Я словно вижу его за своей спиной. Я словно ощущаю его гнев и обиду за то, что я предал его, как своё божество. Это такое болезненное и мерзкое чувство. Как будто он тянет за ниточки и причиняет мне пока слабую боль на расстоянии. Так было и раньше. Когда Русо хотел призвать меня, то взывал ко мне, и я приходил тут же.

— У вас тоже осуществлена кровная связь? — Хмурюсь я.

— Да. Он привязал меня к себе навечно. Порой он шутил, говорил, что я был бы хорошей жёнушкой ему. Ничего не требую, прекрасно лажу с детьми, и он может мне доверять.

— Мерзость, — кривлюсь я.