Дом на берегу лагуны

На душе у Кинтина было неспокойно. Частный детектив, которого он нанял несколько недель назад, доложил ему, что Мануэль впутался в серьезные неприятности. Вместе с Кораль они вошли в группу террористов, так называемую АК-47, оперативная база которой размещалась в Лас-Минасе. Сторонники американской государственности набирали силу, ожидалось, что на референдуме победят именно они. До голосования оставалось всего два месяца, и сторонники независимости были в бешенстве. И разумеется, собирались развязать волну насилия, чтобы помешать победе противника.

Исабель также вызывала у Кинтина беспокойство. Она плохо выглядела; была так подавлена, что перестала следить за собой – не причесывалась, не красилась, почти не выходила из дома. Часами сидела в кабинете, глядя в окно на лагуну.

Кинтин чувствовал себя виноватым – вместо того чтобы признаться Исабель и рассказать ей, что он прочел рукопись, он разозлился на нее и добавил оскорбительные для ее семьи комментарии, которые набросал на полях страниц. Петра отравила ее своими бреднями и, должно быть, наговорила много такого, что заставило ее страдать. Если бы с самого начала они доверились друг другу, он возможно, более терпимо повел себя по отношению к сыну, и Мануэль не ушел бы теперь из дома.

В этот раз он нашел в кабинете еще четыре новые главы. Всего в коричневой папке набралось уже двенадцать глав, которые он еще не читал. Несмотря на рекомендации врача стараться избегать излишних волнений, Кинтин сел за стол и с жадностью принялся за чтение. Глава, которая произвела на него наибольшее впечатление, называлась «Запретное пиршество»; все, что рассказала там Исабель, – было правдой. У него были сексуальные отношения с Кармелиной, он не смог этому противостоять. Он с лихвой заплатил за свое падение: Исабель выставила все происшедшее чудовищным предательством с его стороны, которое она не может простить ему вот уже семнадцать лет. Но он никакой не супермен и никогда не старался им казаться; дух силен, но плоть слаба. Исабель в своей книге описывает его как исчадие ада, на самом деле он – ни дьявол, ни святой. Он обыкновенный мужчина, не устоявший перед искушением.

После того злополучного эпизода с Кармелиной он приложил все усилия, чтобы быть верным мужем, добрым отцом, ответственным предпринимателем. Он даже усыновил Вилли, не будучи уверен, что это его ребенок, – только чтобы угодить Исабель. В конце концов, Кармелина ушла из дома сразу же после близости с ним и потом жила в Нью-Йорке почти целый год. За это время у нее могло быть бесчисленное количество любовников.

Но он знал, что правосудие не на его стороне. Если бы дело дошло до развода, Петра и все остальные слуги показали бы на суде против него, а для него сама мысль о публичном скандале была невыносима. Но больше всего его мучило то, что Исабель так и не простила его.

Исабель с самого начала прониклась к Вилли особенными чувствами. Он был ее любимчиком, ее привязанность к нему превратилась в наваждение. Она выходила из себя, если кто-нибудь его огорчал; она была способна оскорбить любого незнакомого человека на улице, если ей показалось, что он косо посмотрел на Вилли. Кинтин должен был обладать мудростью и справедливостью царя Соломона, и, если бы он таким не был, Исабель обрушила бы на него свой гнев. И Кинтин в этом преуспел, хотя, когда сыновья были детьми, давалось ему это невероятно тяжело. Он любил Вилли. Но нельзя было отрицать, что Мануэля он любил больше – ведь это был его сын.

Кинтину стало плохо. Сердце билось как барабан, сбившийся с ритма. Он любил Исабель, несмотря ни на что; он не мог представить себе жизни без нее.

Он положил рукопись на стол и решил написать свою версию происшедшего на пляже Лукуми в тот злополучный день. Может быть, так ему удастся снискать сострадание Исабель. Проблема состояла в том, что у него не получалось писать так же хорошо, как она. То, что писал он, напоминало лишь схематическое изложение событий. Ему было легко писать о донье Валентине Монфорт, о Марго Ринсер, об Эстефании Вольмер, немного приукрашивая то здесь, то там, – эти люди были ему безразличны. Но как выплеснуть на бумагу свою боль, о которой теперь узнают все? Как выразить, что сердце его разбито, и не опуститься при этом до дешевой мелодрамы? Как открыться в постыдной страсти к женщине, которая отвергла его и держала за половую тряпку? Он знал – у него не получится написать об этом. Единственное, что он может, – бесстрастно перечислить факты.

Кинтин достал ручку из ящика письменного стола и стал писать на обратной стороне одной из страниц рукописи:

«В тот день, когда мы поехали в Лукуми, я чувствовал себя особенно подавленным, и мне стоило больших усилий казаться веселым. Смерть Маргариты подействовала на всех нас. Мануэлю нужно было отвлечься, да и мне тоже. Исабель, однако, не сделала ни малейшего усилия, чтобы вдохнуть жизнь в семью. Угрюмая и отстраненная, она была погружена во враждебное молчание. Я пытался ее утешить, но она отдалилась от меня, – от нее веяло ледяным холодом.

Всем известно, что мясо крабов оказывает возбуждающее действие, а в тот день на пляже я съел их полдюжины и выпил бутылку рислинга. Скоро я почувствовал себя необыкновенно счастливым. Встал и увидел вдалеке Кармелину – она плыла к зарослям. Какая-то могучая сила потянула меня к ней, и я не стал ей противиться. Того, что произошло между нами, самому Всемогущему Господу отвести было не под силу».