Дом на берегу: очерки

До гнева и отвращения не любящий «актерской» популярности, всегда, однако, окруженный людьми с блестящими от мечты глазами, стремительно проходит к знаменитому отныне броневику Владимир Ильич Ленин — человек естественно и открыто земной, и еще раз земной и поэтому, на взгляд, далекий в эти минуты от неба. Миру еще не известно, что человека в рабочей кепке несколько лет спустя назовут «кремлевским мечтателем», а потом на деле окажется, что самые романтические и фантастические его мечты станут нашими буднями.

Потеряв еще в детстве слух, Константин Эдуардович — Циолковский больше видит, чем слышит, так как слуховой аппарат купить было не на что — деньги уходили на эксперименты. Пришлось самому, потеснив главное дело жизни, изобрести жестяную трубу для усиления звука. Работа была, как всегда, блестящей, математически безукоризненно рассчитанной и физически обоснованной, но она родила горькие безысходные слова.

— Труба — это единственное мое изобретение, — сказал Константин Эдуардович, — которое принесло пользу людям, да и то одному человеку…

Формула Циолковского, на которой построено все ракетное воздухоплавание, так же гениальна и проста, как формула Эйнштейна. Она опережает свое время на десятилетия и столетия, но, вычерчивая последний знак формулы, Основоположник видел неустанное и плавное движение любимой Оки, мещан в рыжих тулупчиках и едва слышал звон колоколов. Медленно ползли рассохшиеся дроги нищей и безграмотной, богомольной и пьяной, тюремной и казенной России. Тащились по грязи и крови, тащились со скрипом и стоном, в которых только очень чуткое и всеслышащее ухо другого гения могло уловить будущий залп «Авроры».

И опускались руки Основоположника, и глаза застилал туман, и минутами не верилось, что формула живет и будет жить. Спасало единственное, похожее на прощание, слабое от отчаяния: «А все-таки она вертится!» И, наверное, в такой вот час, когда в тумане скрывалась Ока, когда было холодно и когда нудно скрипели рассохшиеся полы, когда не было денег на сахар, хотя жена скрывала скудность, весной 1917 года на странице научно-фантастической повести «Вне земли» написалось: «Первый полет в Космос произойдет в 2017 году…»

Тогда же Владимир Ильич Ленин, стоя на броневике, объявил миру, что рабочих и крестьян России не устраивает парламентарная республика, а только республика Советов… Стрелки Мировых Часов были переведены, чтобы время сверялось по первой в мире социалистической революции.

Понял ли это Константин Эдуардович в те дни — кто может теперь сказать? Но вот дату — 2017 год — на другую не исправил все-таки, дал сто лет впрок человечеству для того, чтобы подняться в космос. Великий фантаст за столом и в мастерской, он не верил, что могут произойти чудеса с медленно и скрипуче двигавшимися дрогами старой России.

…За окнами вместо рыжих тулупчиков шли серые шинели и матросские бушлаты, исчезли керосин, соль и хлеб, дрова и спички — независимо от этого с чертежей и со страниц книг Основоположника брали старты ракеты с косматыми хвостами и невесомо парили над самыми высокими облаками металлические дирижабли, неподвластные ветрам. Писалась Книга Воздухоплавания на все тот же — две тысячи семнадцатый год.

А время?

Время на новых и стремительных часах Революции, предсказанной и руководимой Владимиром Ильичей Лениным, перестает быть только физическим понятием: пришли к власти те, кто был никем, чтобы стать всем. В это надобно еще раз и повнимательнее вдуматься: стать всем… Всем! Не наркомом или шахтером, не директором фабрики-кухни или связистом, а всем — вот сущность народовластия! «Пришпоренное» революцией время, ставший всем пролетариат и его вождь, Владимир Ильич Ленин, хорошо видели, понимали, слышали, знали.

«Калужский сиделец», названный так одним из его ближайших друзей, аскет по природе, сущности и прожитой жизни, ученый со всеми атрибутами гения, Константин Циолковский продолжает существовать наедине со своим, добротно пропаханным и забороненным знанием небом. Могло бы ему, человеку, успевшему за долгие десятилетия жизни сделать только одно полезное изобретение, да и то для одного человека, могло ли ему прийти в голову, что голодная и терзаемая со всех сторон врагами Республика следит за ним бдительным оком пролетариата, ставшего всем для всех…

Пока еще не описано достаточно ярко впечатление, которое произвело на привыкшего к одиночеству и считавшего его нормой Константина Эдуардовича Циолковского появление в калужской обители эмиссара Владимира Ильича Ленина, одного из соратников вождя — Федора Николаевича Петрова.

Это был ноябрь 1921 года. Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток, Средняя Азия еще охвачена огнем войны, звенит от раннего в тот год мороза пустопорожняя земля, в чанах для асфальта ночуют тысячи беспризорников, сирот войны и революции, паровозы молчат, дети и женщины вместо хлеба едят костру. Ноябрь 1921 года — это ведь только четырехлетие Советской власти.