Дом на Екатерининской площади. Детективная повесть начала XX века

Тут солдат в гимнастерке с пятнами пота вокруг подмышек принес поднос, на котором стояли два стакана в подстаканниках и хрустальная сахарница с блестящей крышкой. В чае плавали кружочки лимона. Пришлось отвлечься.

Чекист предложил подвинуть стул поближе к столу, и взмахнул рукой, приглашая угоститься. Николай попробовал – напиток был вкусным, явно английского купажа. Совместное чаепитие как бы сблизило беседующих, и чекист заговорил более доверительно:

– Знаете, Ордынцев, Вы в крайне трудном положении.

– Я догадываюсь, товарищ Вихман, – грустно улыбнулся Николай.

– Догадываетесь, но видно не обо всем. Положение Ваше практически безнадежно. Мне тут Нарыжная все уши прожужжала, какой Вы знающий сыщик, и про преступления раскрытые… Да только сейчас – совсем другое дело.

Манера говорить у чекиста была интересной: в речи чувствовался одесский акцент, даже скорее не просто одесский, а именно жителя Молдаванки – очень мягкие шипящие.

Николай уже научился отличать жителей разных районов города по выговору. При этом Витман тщательно подбирал слова и очень старался изъясняться правильным русским языком, избегая жаргонных выражений, к которым, возможно, привык. Так часто говорят серьезные уголовники, те, которые «в авторитете».

– Я скажу Вам честно и откровенно, что был против привлечения Вас к следствию. Дело здесь безнадежное. Вы же понимаете, человек при такой должности, – и что же? Убили! Да ему смерти столькие желали, что и не сосчитать! Смотрите: деникинские офицеры, оставшиеся в городе, бандиты и спекулянты – загибал пальцы Вихман.

– Он же подписывал не просто приговоры, а списки! Вы понимаете? И по поводу спекулянтов. Да сейчас почти все – спекулянты!

Вихман понизил голос.

– Кушать же надо. А где взять? Вот и продают, кто что может… Иногда мы расстреливаем тех, кто попадается. А другие могут отомстить, за друзей, за родственников, – я знаю?