– Разве так правильно? – Эмили крепко обняла отца за шею.
– Вещи могут быть тысячи раз неправильными, но от этого не перестанут существовать. – Ханс Варлоу уже не сомневался, что дочь поймет. – Пока есть люди, считающие так, несправедливость останется.
– Я буду с ней бороться, – прошептала девочка.
– И я. – Глаза Ханса заискрились гордостью. – Итак, нас уже двое...
Закрыв за собой дверь библиотеки, Эмили все думала о том, что сказал отец. Настал вечер, а она все продолжала думать. После ужина девочка сидела на бортике фонтана и всматривалась в собственное отражение. Мимо проходила Альхен – очевидно, поговорить с папой о пегасе, которого они с Патриком и Люсом отстояли.
В голове крутилась мысль: а что же она сама может сделать для Каспара Кроу? Неужели
С этими мыслями мисс Варлоу поднялась на ноги и, убедившись в том, что свидетелей нет, направилась в Оружейную.
Там, плотно закрыв за собой дверь на щеколду, Эмили забралась с ногами на трон пращура Вильгельма. Естественно, родители не разрешили бы сделать это, но – «если очень хочется и нельзя, то можно».
В Оружейной не горели лампы – здесь на стенах висели факелы. Поскольку их некому было зажечь, девочка довольствовалась тем, что пропускали узкие щели прямоугольных окон, загнанных под самый потолок. Старые доспехи и многочисленные клинки выглядели зловеще.
– Сириус... – шепотом позвала Эмили. – Сириус, мне страшно.
Но Орин не подавал признаков жизни. Она достала камень из-под платья и осторожно погладила пса по носу. Как ни странно, и это действие результатов не дало. Тут Эмили все поняла!
– Обиделся? – пролепетала она. – Обиделся, что я сказала про звезды мистера Кроу? Зря... Он... изгой... я должна была его поддержать. Ты мое сокровище!
Крошечный голубенький огонек ласково подмигнул, а через мгновение разноцветные зайчики раскрасили стены. Интерьер перестал казаться пугающим, сердце успокоилось. С портрета на стене грозно смотрел тот самый Сэр Вильгельм Варлоу – прапрадед, славившийся жуткой тягой к карточному столу и полным отсутствием даже намека на везение. Лихо подкрученные рыжие усы и едва заметная улыбка – на картине мужчине лет сорок. Иногда девочке хотелось, чтоб «Вилли» заговорил, зевнул или, на худой конец, почесал свой длинный горбатый нос.
Эмили покинула насиженное место и подкралась поближе к портрету, подняв Орин высоко над головой. За окнами почти совсем наступила ночь... кроме света кристалла и тонкой полоски под дверью, ничто не нарушало темноты в Оружейной.
Неожиданно девочка заметила странный предмет на полу... как раз у стеллажа с древними книгами в тяжелых кованых оправах. Что-то тоненькое поблескивало в лучах Орина. Если б не блеск, вряд ли бы Эмили обратила внимание.
Припав на одно колено, она двумя пальчиками подняла крошечный цветок... Тот казался очаровательной игрушкой или деталью причудливой броши, только вот, присмотревшись, девочка с удивлением отметила, что цветочек вполне настоящий.
Яркие лепесточки отливали алым, а в сердцевинке приютился желтый. Зачем Эмили решила понюхать странное растение, осталось для нее загадкой, но стоило вдохнуть сладкий приятный аромат, как глаза заволокла золотая дымка, а дощатый пол оказался совсем рядом.
Очнулась она от страшных ударов в дверь Оружейной. Орин погас, а судя по звездам, робко заглядывавшим в узкие окна, стояла глубокая ночь.
– Эмили! – из холла донесся голос отца. – Я никогда тебя не шлепал, но если ты не откроешь, клянусь исправить свою ошибку!
– Папа, прости, я уснула! – еще не придя в себя до конца, взмолилась та.
– Так ты все же там... – беспокойство сменила непонятная, не виденная до того злоба. – Мы чуть с ума не сошли!!
– Да что со мной сделается
Последняя фраза оказалась лишней. Новый удар обрушился на тяжелое дерево. Эмили набралась смелости и направилась к выходу.
– Я здесь! – сообщила она, чтоб не быть прихлопнутой дверью.
– Открывай! – приказал отец.
– Не открою, – призналась девочка.
– Это почему? – оторопел мистер Варлоу.
– Я тебя боюсь. – Сейчас все начинало напоминать игру в прятки.
По ту сторону стены крепко задумались. Эмили слышала голос Люса, но никак не могла разобрать, что именно тот говорил. Пауза пугала еще больше, чем оглушительный грохот ударов.
– Дожили, – папа явно успокоился. – Я сколько раз повторял, чтоб ты никого не боялась? Тем более человека, который кричит... Ну не глупости? Тот, кто повышает голос – боится сам или чувствует неуверенность. Опасаться стоит тех, кто с улыбкой прячет камень за пазухой. Прости, дорогая, я действительно был
Девочка немедленно отодвинула засов и, обливаясь слезами, бросилась к отцу в объятья. Люсьен отчего-то отвел взгляд.
Ханс поднял дочь на руки и понес в ее комнату, как делал, когда Эмили была совсем маленькой.