Дом на краю ночи

На площади было тихо. Автомобиль il conte стоял под одинокой пальмой и потрескивал от жары. Единственной живой душой на площади был ссыльный, который бродил около дома Джезуины. Туллио видел однажды, как двое ссыльных подбирали окурки, сдували с них пыль и клали в карманы. Братья нашли это забавным, но Марии-Грации было не смешно, она сочла это ужасным.

С трудом преодолев еще одну порцию ступенек, она толкнула вращающуюся дверь в бар – там у стойки il conte и тучный бакалейщик синьор Арканджело что-то шумно обсуждали с ее отцом. Оба были одеты в черные рубашки, про которые мама всегда говорила, что если уж человек надел черное, то жди неприятностей.

– Вы должны были сохранить бюллетень для голосования, который не использовали! – гремел il conte. – Как доказательство того, что вы голосовали согласно линии партии! Вы что хотите, чтобы fascisti решили, что мы тут все большевики?

– Я не сделал ничего противозаконного, – отвечал отец. Голос его звучал громко, Мария-Грация видела, как побагровела у него шея. – Я всего лишь пришел к урне для голосования вчера к вечеру, опустил свой бюллетень – тот, который надо, – и вернулся домой.

– Но послушайте, – вступил Арканджело, – будьте благоразумны. Я уверен, синьор Эспозито, что вы сохранили неиспользованный бюллетень. Просто принесите его и покажите нам, и мы предоставим вам заниматься вашим делом и больше не будем об этом говорить.

– Я считал, что голосование в этой стране согласно закону происходит тайно, – сказал отец. – По крайней мере, в той стране, в Италии, где я вырос.

Это прозвучало странно, потому что Мария-Грация и не подозревала, что отец родился в Италии, а не на Кастелламаре.

– Что здесь за шум? – спросила ее мать, возникая в дверях.

Синьор Арканджело развел руками:

– Синьора Эспозито, это какое-то недопонимание. Я уже сказал вашему мужу и синьору il conte, что ситуация просто вышла из-под контроля.

Пина готовила обед, и ее лицо и руки были слегка припорошены мукой. Она прошла в бар:

– Так из-за чего сыр-бор?

– Вчера на выборах il conte и я были уполномоченными, а это означает, что…

– Я в курсе, чем занимаются уполномоченные по выборам, – сказала Пина. – Вы, кажется, забыли, что я директорствовала в школе до замужества, синьор Арканджело.

– Разумеется. Итак, по долгу службы мы с il conte обнаружили, что, к великому сожалению, на острове нашлись отдельные граждане, которые проголосовали против списка кандидатов от фашистской партии, бросив в урну белый бюллетень со словом «нет» вместо трехцветного бюллетеня «да».

– И имели на это полное право, – сказала Пина, на что il conte громко фыркнул.

– И поэтому, – заключил Арканджело примирительно, – мы решили, что для безопасности надо проверить, как голосовали все мужчины избирательного возраста, чтобы узнать, кто в действительности недоволен фашистскими кандидатами, и попробовать переубедить.

– Понятно, – сказала Пина. – И вы пришли проверить, как голосовал мой муж, на тот случай, что он может оказаться одним из тех недовольных.

– Именно, синьора Эспозито.

– Амедео, ты сохранил неиспользованный бюллетень?

Отец молчал, не поднимая глаз. Наконец мрачно ответил:

– Да, Пина.

– Ну тогда пойди и принеси его, – велела она. – И давайте положим конец этой глупости.

– Я уверен, что ваш муж, конечно же, проголосовал «за», – сказал Арканджело, который трясся, что твоя ricotta. – Я всегда был высокого мнения о вашей семье, синьора Эспозито, о вашем бедном покойном отце, вы это знаете. Поэтому я не сомневаюсь, что синьор Эспозито проголосовал «за».

– Разумеется, – ответила Пина, – я надеюсь, что все было наоборот.

Повисла неловкая тишина. Из чего Мария-Грация заключила, что мама сказала нечто возмутительное.

Отец вышел из-за занавески с белым бюллетенем в руке.

– Вот, – сказал он, положив его на стойку. – Я проголосовал «за». Вот неиспользованный бюллетень «против». Можете убедиться, что «за» было брошено в урну.

– Ну вот, – повеселел Арканджело. – Это очень даже правильно, синьор Эспозито, и я не понимаю, ради чего вы устроили весь этот переполох и не хотели нам его показывать. Знаете, всем пришлось показывать бюллетени, не только вам.

И вдруг Пина разъярилась – а может, она была в ярости и с самого начала.

– Пожалуйста, покиньте наш бар! – приказала она. – Нам с вами нечего больше обсуждать.

Il conte и синьор Арканджело вышли из бара, громко хлопнув дверью, от чего Мичетто снова испугался и вырвался из рук Марии-Грации.

Как только они ушли, ее мать схватила белый бюллетень и скомкала, будто это была контрольная кого-то из ее учеников-двоечников.

– Голосовал за fascisti? – воскликнула она. – Мне стыдно за тебя.

На улице взревело авто il conte. Мичетто! Мария-Грация услышала вопль. Она распахнула дверь и, спотыкаясь и проклиная свои ортезы, устремилась вниз по ступенькам террасы. Потеряв равновесие, полетела кубарем и воткнулась в чей-то живот.

– Ох! – пролепетала девочка, перепугавшись, что сшибла с ног Арканджело или самого il conte. – Простите, signore…