Дом на краю ночи

Он подъехал к бару на автомобиле своей матери, и, когда Мария-Грация спустилась, чтобы открыть бар, он ждал снаружи. Страшно похудевший, в старомодном английском костюме, Андреа походил на привидение.

– Salve, синьор д’Исанту, – сказала девушка.

Не вылезая из машины, Андреа д’Исанту произнес:

– Я держался подальше, не так ли?

– Si, синьор д’Исанту.

– Пока ты думала, пока принимала решение. Ты сказала – шесть месяцев. Прошло восемь.

– Si, синьор д’Исанту.

– Когда же я получу ответ? Я не могу спать, Мария-Грация. Я не могу есть.

В своем стремлении установить истину Мария-Грация сейчас была не в состоянии думать больше ни о чем. Даже о замужестве.

– Когда раскроется правда о Пьерино, – ответила она. – Тогда я подумаю о замужестве. Но не раньше.

Она видела, что Андреа осунулся и выглядит почти стариком. Сердце у нее сжалось, но менять свое решение она не стала.

– Когда раскроется правда о Пьерино, – повторила Мария-Грация, смущенная тем, насколько стремительно пролетели полгода.

Но Андреа ее обещание, похоже, устроило. Он слегка кивнул, развернул машину и уехал с площади.

Тем же вечером сын il conte признался в нападении на рыбака Пьерино.

Престарелые картежники собрались в баре раньше обычного. Они пребывали в сильнейшем волнении, поскольку вдовы из Комитета святой Агаты успели им все рассказать. Днем авто графа подъехало к церкви, Андреа д’Исанту был в машине один. По всем меркам закоренелый безбожник, он тем не менее снял шляпу, войдя в церковь. Потом зашел в исповедальню и потребовал отца Игнацио. Старухи как раз начищали статую святой и раскладывали свечи для пожертвований, так что они отчетливо слышали, как Андреа сказал отцу Игнацио, сидевшему за пурпурной занавеской: «Я признаюсь Господу Всемогущему и вам, padre, что я согрешил. Я не исповедовался четырнадцать лет. С тех пор я совершил один смертный грех и несколько поменьше. Но я хочу говорить о смертном грехе».

Вдовы, едва ли испытывая муки совести, бросили статую и предались греху подслушивания. К тому моменту, когда церковный колокол прозвонил «Ангелус», весь остров знал, что это Андреа д’Исанту избил рыбака.

И вот теперь дискуссии в баре грозили перерасти в гражданскую войну.

– Я в это не верю! – кричала Валерия. – Он покрывает своего дружка, вот и все. Уж больно он и Флавио Эспозито сдружились после войны.

– Ерунда! – вопил Бепе. – Почему ты не веришь, что это д’Исанту? Вы что, не помните, как fascisti с ним носились? Как с героем! Прочили ему большую карьеру на материке. Они знали, поверьте мне. Теперь мне все ясно.

– И что же, – наступала Валерия, – Флавио Эспозито ни в чем не виноват?

– А я знала, – объявила Агата-рыбачка. – Я знала, что молодой Флавио тут ни при чем.

Мария-Грация же была возмущена поступком Андреа.

В кладовке бара она с жаром призналась своей юной наперснице Кончетте:

– Андреа сделал это только для того, чтобы добиться от меня ответа. И если он думает, что я теперь выйду за него, то сильно ошибается, глупец!

– Вот именно, – поддакнула Кончетта невозмутимо посасывая arancino. – Ты ждешь синьора Роберта и за него выйдешь. У синьора il figlio del conte надежды нет.

Но, так или иначе, дело было сделано. К тому времени, когда день склонился к вечеру, жители Кастелламаре поверили в вину Андреа д’Исанту.

Объятые праведным гневом поборники справедливости штурмовали ворота графской виллы и требовали явить убийцу народу.

Но Андреа д’Исанту добавить было нечего. А его отец отказался принимать посетителей. Возмущенные жители острова потребовали, чтобы Андреа д’Исанту отдали под суд, чтобы он полз на коленях к могиле рыбака и вымаливал прощения у зеленого призрака, чтобы он, как Одиссей, покинул остров навсегда. По мере наступления ночи их требования становились все более нелепыми. Может, заставить его проползти по всему острову на коленях за статуей святой Агаты? – предложили вдовы. Может, пристрелить его? – гремел Бепе.

– Ну, ну, – пытался успокоить разбушевавшуюся паству отец Игнацио, который никогда не был большим моралистом, но теперь решил попробовать. – Это уже выходит из-под контроля. Мы должны оставить эту войну и обратиться к свету, будьте милосердны.

Но жители постановили, что Андреа д’Исанту должен как минимум покинуть остров.

Ночью Мария-Грация проснулась от того, что в ее окно влетел комок влажного песка. Она выглянула и увидела Андреа. Его бледное лицо словно светилось в темноте. Одной рукой он опирался на трость, в другой держал фанерный чемодан, с которым вернулся с войны.

– Куда вы собрались? – прошептала девушка.

– На материк. Меня приютит друг моего отца. Спустись, Мария-Грация. Ты обещала дать мне ответ. Я больше не увижу тебя.

Марию-Грацию обуревали одновременно возмущение и сожаление. Она набросила шаль и вышла.

Бугенвиллея отбрасывала расплывчатую тень в лунном свете. В тени стоял Андреа, задумчиво потирая набалдашник трости.

– Ты должна дать мне ответ. Ты обещала.