Меня позвал отец, точнее сказать, мысль о его растущем беспокойстве. Не то чтобы я ужаснулся, представив, как он, обыскав пустой туалет, обойдя «Уорде» и «Сиерс», обращается наконец в полицию. Все это само по себе было не так уж страшно. Невыносимым было сознание того, что вот сейчас он со своим недопитым бурбоном одиноко сидит в кафе, начиная догадываться, что что-то не так. Я бегом пересек стоянку и вынужден был минуту постоять перед дверью, чтобы успокоить дыхание.
Когда я вернулся за столик, он сказал:
— С тобой все в порядке? А то я уже собирался отправляться на поиски.
— Все в порядке, — сказал я. — Небольшое желудочное расстройство.
— Выглядишь ты неважно, — сказал он. — Может, вернемся домой?
— Нет. Все нормально. Наверное, я просто не привык пить днем.
Официантка, женщина моих лет, скрывающая плохую кожу под толстым слоем пудры, громко расхохоталась какой-то шутке бармена. И он и она курили. Бармен, человек лет сорока, был похож на веселого дружелюбного терьера. Его темный силуэт парил в задымленном стекле бара, как замороженное тело в глыбе льда. На полке над подсвеченными рядами бутылок маленькие пластмассовые тяжеловозы тянули по вечному кругу игрушечную повозку с пивом.
Вечером после ужина, когда отец вытащил «Скрзбл», я предложил вместо этого прогуляться.
— А тут некуда идти, — сказал он. — Вокруг одни дома.
— Пойди пройдись, Нед, — сказала мать. — Рубин говорил, что небольшие нагрузки тебе только на пользу.
— Ненадолго, — сказал я. — На десять минут.
Отец стоял посреди комнаты. Я слышал сухой наждачный звук его дыхания.
— Хорошо, — сказал он. — Но от «Скрэбла» тебе все равно не отвертеться.
— Я только забегу в туалет, — сказал я. — Я сейчас.
— Известно ли тебе, — обратился отец к матери, — что этот парень в основном проводит время в сортире?
— Мне уже двадцать семь лет, — отозвался я. — Мне больше, чем было тебе, когда ты познакомился с мамой.
В туалете, оклеенном обоями с оранжевыми розочками, я побрызгал себе в лицо холодной водой. Я просто немного постоял там под тихое гудение флюоресцентной панели. Я не смотрелся в зеркало. Вместо этого я разглядывал стройные шеренги роз — каждый цветок на отдельном стебле с одиноким тускло-коричневым листком.
Когда мне было девятнадцать лет, я носил на шее нитку жемчуга, а на правом плече мне вытатуировали дракона. Не поставив в известность родителей, я на семестр оставил Нью-Йоркский университет и истратил деньги, выданные мне на учебу, на курсы барменов.
— Ты уверен, что действительно хочешь гулять? — спросил меня отец, когда я наконец вернулся в гостиную.
— Абсолютно, — сказал я. — Пошли.
Был ясный аризонский вечер с сумасшедшим количеством звезд. Когда мы вышли на улицу, отец спросил:
— Куда пойдем? И там ничего, и тут ничего.
— Тогда налево.
Мы повернули налево. По обеим сторонам дороги уютно светились дома пергаментного цвета. Отец начал негромко напевать «Give My Regards to Broadway»,[35] и я подхватил. Когда мы прошли пару кварталов, я спросил:
— Если срезать между этими домами, то выйдешь в пустыню, да?
— В пустыне змеи, — сказал отец. — И скорпионы.
То, что Нед Главер, бывший владелец кинотеатрав Огайо, живет теперь среди змей и скорпионов, показалось мне настолько нелепым, что я невольно расхохотался. По-видимому, отец подумал, что меня рассмешила его осторожность.
— Ну, надеюсь, — сказал он, — что у тебя ботинки на хорошей толстой подошве.
И пошел между домами к пустыне.
Я остановился, размышляя над его словами о змеях. Пройдя несколько метров, он обернулся, поманил меня за собой и зашагал дальше. Когда он вышел из тени домов в звездный простор пустыни, налетевший ветер взъерошил его волосы. Как будто он вышел из туннеля. Я потрусил за ним, то и дело поглядывая под ноги.
— Тут что, правда водятся змеи? — спросил я.
— Кроме шуток. Гремучие. Миссис Коен через два дома от нас недавно обнаружила змею, утонувшую в ее джакузи.
Мы вместе ступили в пустыню. Земля была неестественно ровной и гладкой, как в кинопавильоне, там и сям торчали черные, похожие на маленькие взрывы звездчатые кусты юкки. Впереди поднимался горный хребет с четко прорисов ан-ными срезанными вершинами. В глубокой тени у его подножья светились какие-то бледные огоньки — костры отшельников? призраки индейцев Навахо?лагерь пришельцев из космоса?
— Красивый вечер, — сказал отец.
— Да. Папа!
— Что?
— Ничего.