Дом на Монетной

Как составляют кабинет министров. Берут, не процеживая, несколько первых встречных, усиленно толкут, трут друг о друга до полной потери каждым индивидуальности, сажают в печь и подают горячими на стол, придерживаясь девиза: «Подано горячо, а за вкус не ручаюсь!»

— Молодцы! — посмеиваясь, отозвалась Мария Петровна, подкладывая гостье на тарелку закуски. — А чем вы встревожены?

— Обстановка для Ильича в Петербурге весьма тягостная. Боюсь неожиданностей. Недавно переволновалась основательно. В одном из переулков между Мойкой и Фонтанкой состоялось собрание, туда и Ильича пригласили. Времени мало, я торопилась, а в переулке меня неожиданно встретил Бонч-Бруевич, нетерпеливый и встревоженный. «Поворачивайте. Засада. Слежка». У меня ноги подкосились. «А Ильич?» — «Ильич не приходил. Нужно перехватить его на подступах. Тут я кое-кого повстречал, разослал по переулкам… предупредите и вы, если сможете». Бонч-Бруевич пробежал, а у меня сердце замерло. А если не успеют предупредить, если проберется одному ему известными проходными дворами, если уже попал в засаду… Решила караулить. У Александрийского театра — шпики. Вдали сутулая спина Бонч-Бруевича. Он хитрил, заходил в магазин, устанавливал наблюдение, а Ильича нет. — Надежда Константиновна подняла усталое лицо. — Ноги замерзли, начался какой-то противный озноб… И вдруг Бонч-Бруевич, сияющий, улыбающийся. Сразу поняла — спасли…

— Да, в столице становится все опаснее для Владимира Ильича, шпики за ним охотятся. — Мария Петровна с грустью взглянула на Надежду Константиновну и подумала: «Каково ей приходится…»

— В своем проклятом далеке, в эмиграции, как часто мы мечтали о возвращении на родину! Когда началась революция, то еле паспортов дождались. В моем представлении Петербург был расцвечен красными флагами. А на Финляндском вокзале застала чопорную петербургскую чистоту. Курьез! Даже у извозчика спросила: не на станции ли Парголове вышла по ошибке? Извозчик уничтожил меня взглядом. — Надежда Константиновна закуталась в белый пуховый платок, прошлась по комнате. — Владимира Ильича очень нервирует эта жизнь по чужим квартирам, более того, мешает работать. А что делать?! Поначалу поселились легально на квартире, подысканной Марией Ильиничной. Шпики, как воронье, закружили. Хозяин всю ночь ходил с револьвером — решил защищаться при вторжении полиции. Ильич боялся, что попадем в историю, — переехали. Видимся урывками, вечные волнения… Хорошо, что удалось достать приличный паспорт. Была еще квартира где-то на Бассейной — вход через кухню, говорили шепотом…

В голосе Надежды Константиновны звучала грусть. Конечно, устала от напряжения — обычно она никогда не жаловалась.

— А это возвращение из Москвы! Подошла к дому, где жил Ильич, и ужаснулась — весь цвет столичной охранки. За собой я никого не привела. Значит, их привез Владимир Ильич! Действительно, в Москве переконспирировали: посадили его в экспресс перед самым отходом, дали финский чемодан и синие очки! Охранка всполошилась — экспроприатор!

Они ходили по комнате обнявшись. Слабо потрескивали дрова в камине, вспыхивали огненными языками, сливаясь в ревущее пламя. Надежда Константиновна опустилась в низкое кресло, поставила ноги на чугунную решетку. Она прикрыла глаза рукой. Мария Петровна принесла с оттоманки расшитую подушку, закутала ее ноги пледом. До заседания ЦК оставалось полчаса. Мария Петровна радовалась, что она может предоставить отдых Надежде Константиновне, отбывавшей, по шутливым словам товарищей, «революционную каторгу».

— Разбита ли революция в России или мы переживаем лишь временное затишье?! Идет ли революционное движение на убыль или подготовляет новый взрыв?! — таковы вопросы, стоящие перед российскими социал-демократами. — Владимир Ильич, заложив правую руку в карман, обвел присутствующих долгим взглядом. — От этих вопросов неприлично отделываться общими фразами. Мы остаемся революционерами и в настоящий период. Кстати, легче предсказывать поражение революции в дни реакции, чем ее подъем!

Надежда Константиновна неторопливо водила карандашом, наклонив голову. Откинулся в кресле Бонч-Бруевич, не отрывая от Владимира Ильича внимательных глаз. Облокотилась на стол Эссен, подперев подбородок рукой. Лицо ее с большими серыми глазами задумчиво и строго. Мария Петровна, положив перед собой очки, напряженно слушала. Шло заседание Центрального Комитета. В комнате тишина, только слышался громкий ход стенных часов да голос Владимира Ильича с хрипотцой.