Дом на мысе Полумесяц. Книга третья. Возращение домой

Дженни бросила на него предупреждающий взгляд и покосилась на сына, но тот, кажется, был слишком занят.

— Извини, — пробормотал Марк. — Мы обменялись адресами и назвали друг другу свои имена; я рассказал, что у меня маленький сын. До высадки в Нормандии парень служил в Англии и знал, как тяжело тут с продовольствием; обещал, как будет в Штатах, сразу что-нибудь прислать. Видимо, добрался благополучно, я очень рад.

Тут вмешался Эндрю, и выяснилось, что он все-таки слушал.

— Пап, а ты убил того, с насеста?

Марк рассмеялся над тем, как сын расслышал слово «нацист».

— Да, сын, свалился тот со своего насеста, и больше его не видели.

Вокруг них собрались другие члены семьи, и, когда все подарки развернули, Марк пригласил взрослых пройти за ним в коридор. Эндрю остался играть с новым заводным паровозиком.

Марк подошел к картине. Она изображала пейзаж: пикник перед руинами старинного аббатства. Аббатство Полумесяц, в честь которого назвали мыс, находилось примерно в сорока милях от Скарборо. Каугиллы хорошо знали это место: до начала войны они бывали там каждый год, пока талоны на бензин не положили конец увеселительным поездкам. Впрочем, для Сонни эти путешествия не были просто развлечением: он воспринимал их как паломничество, ведь именно воспоминания об аббатстве помогли ему собрать фрагменты памяти и найти дорогу домой из Франции после Первой мировой войны.

— Я хотел, чтобы вы все это услышали, ведь вы все были в аббатстве и знаете папину историю о том, как много значит для него это место и как оно помогло ему не сойти с ума. — Марк взглянул на картину. — Возможно, в этих руинах что-то есть и у нашей семьи с ними особая связь. Я должен признаться, что сегодня я здесь с вами именно благодаря аббатству Полумесяц.

Продолжая говорить, Марк бессознательно касался плеча. Этот жест не заметил никто, кроме Дженни, которая знала, что плечо по-прежнему болит.

— Мы сражались на полях оккупированных стран и наконец дошли до Германии. К тому времени мы понимали, что война почти закончилась, а победа — вопрос времени, и нам осталось лишь подавить последние очаги сопротивления, пока фашисты не сдадутся. Возможно, из-за этого мы расслабились и стали чересчур уверены в себе, но мне кажется, беда случилась из-за другого. Думаю, к тому времени на стороне врага остались сражаться лишь самые непоколебимые фанатики, а поражение усилило их отчаяние. Знаю одно: на развалинах Берлина нас ждали самые ожесточенные ближние бои с момента высадки в Нормандии.

Он замолчал, собираясь с мыслями.

— Говоря «развалины», я не преувеличиваю. То, что сделала с Лондоном операция «Блиц», не идет ни в какое сравнение с тем, что осталось от Берлина и других немецких городов после бомбардировок британской и американской авиацией. Но я отвлекся. Улицы были сплошь завалены щебнем и обломками разрушенных зданий; танки с трудом продвигались, и мы оказались под сплошным пулеметным огнем и прицелами снайперов, спрятавшихся в сгоревших остовах зданий и покинутых квартирах. Любое место использовали как укрытие.

В меня выстрелили из винтовки с противоположной стороны улицы. Сила выстрела отбросила меня на спину. И возможно, из-за боли мне что-то почудилось, но клянусь: я лежал на земле и оглядывался, пытаясь понять, откуда стреляли, и контуры разрушенного здания напротив выглядели точь-в-точь как очертания аббатства на этой картине.

Марк указал на полотно.

— Я четко вспомнил этот пейзаж и подумал: как же я оказался у аббатства Полумесяц? Было ли это причиной или нет, я принялся внимательно разглядывать это здание и увидел место, где прятался снайпер. К счастью, в моем пулемете еще оставались патроны. Я к тому все это рассказываю, что, если бы нацист не укрылся в этом здании, если бы выбрал другое и если бы тот дом не напомнил мне руины аббатства, снайпер, наверное, меня бы добил. — Марк взглянул на Сонни. — Кажется, аббатство спасло мне жизнь, как когда-то тебе, пап.

Марк явно собирался добавить что-то еще, но это поняла лишь Дженни: она всегда замечала, когда муж что-то недоговаривал. Они выросли вместе и стали товарищами по оружию, сражаясь бок о бок в Испании во время Гражданской войны; вернулись домой уже мужем и женой. Эндрю зачали в Испании, и Дженни злилась, что социальные ограничения и требования, накладываемые материнством, не позволили ей пойти на фронт и сражаться рядом с мужем в войне, которая недавно завершилась. Супруги были так близки, что Дженни часто угадывала, о чем думал Марк, иногда даже прежде, чем тот сам это понимал. А Марк знал ее душу не хуже, чем ее прекрасное тело, и осознавал, что пытаться что-то от нее скрыть бесполезно.

* * *