— Изменяются даже наши воспоминания, — продолжал он. — Небольшое колебание и… кто знает? Мы могли бы сидеть здесь и обсуждать победу Ли.
— На мой взгляд, здесь есть некоторая проблема, — сказал он. Он говорил со смешком, словно подозревая, что ему морочат голову. — Если наши воспоминания изменяются, то откуда нам вообще знать, что прошлое было иным?
По лицу Фицхью снова пробежала тень.
— Вообще-то… мы не можем этого знать.
Док Муни хлопнул себя по лбу:
— Так вот что, значит, я старый дурак. Я начал класть челюсть в карман пиджака, а потом отложил ее на стол. — В глазах его сверкнул вызов. — И все это время она лежала там, в лаборатории, — продолжал он.
Фицхью кивнул, в рыбьих глазах его застыло мрачное выражение.
— Да. Хотя, возможно, и не «все время». Если в тот момент, когда вы положили кость на стойку, измененная волна догнала первую, на мгновение у вас образовалось два противоречащих друг другу воспоминания. Фрагмент начального воспоминания мог сохраниться, и вы сидели здесь после события «L», вспоминая о «F», вместо «L». У французов для этого существует выражение… — Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить.
— Merde? — с невинным видом предложил док.
— Deja vu? — спросила Мора. Фицхью покачал головой:
— Нет. Deja vu — это когда вторая волна не влияет на вашу жизнь и вместо остатков воспоминания вы в какое-то мгновение вспоминаете, что видели одну и ту же вещь дважды. — Он оглядел каждого из нас, и мне показалось, что в глазах его мелькнуло неизмеримое одиночество. — Вот почему эти призрачные воспоминания всегда касаются мелочей. — Пожав плечами, он уставился в угол. — А может, это просто игра воображения. Кто знает?
Сэм взял полупустую кружку Фицхью и покачал ее. Пристально взглянул на физика.
— Но не
Фицхью покачал головой и указал на кружку:
— Еще, пожалуйста.
— Возможно, — сказал Сэм, — вам лучше помогут излияния, чем вливания.
— Что это значит? — спросил Дэнни.
— Тише, — ответил док.
Кто-то поставил на музыкальном автомате «The Reconciliation Reel»[6], и Фицхью заморгал, когда дикий визг свистков и скрипок наполнил зал. Несколько старожилов закричали: «Хей!» — и начали хлопать.
— Вы подумаете, что я дурак, что я запутался. Сэм пожал плечами:
— Ну и что, если даже и подумаем?
— Конечно, ничего, — вмешался док Муни, — мы все здесь считаем Дэнни запутавшимся дураком, но это не мешает мне время от времени ставить ему пиво.
Дэнни, который мог соображать довольно быстро, когда речь шла о его выгоде, просигналил мне кружкой и сказал:
— Ты его слышал.
Да, не часто доку случается попасть в собственные сети, но у него хватило такта отнестись к этому с юмором. Пока я наполнял кружку Дэнни, Фицхью разглядывал что-то в своей душе.
— Видите ли, — в конце концов начал Фицхью, — мозг сохраняет воспоминания в виде голограмм и ассоциаций. Поскольку воспоминание представляет собой голограмму, человек может восстановить целое по сохранившемуся фрагменту, а поскольку они хранятся в ассоциативном порядке, одно восстановленное воспоминание может привести к другим. Эти обрывки переписанных воспоминаний встроены в наш мозг, словно гены ДНК, нанизанные на цепочку; возможно, это и объясняет рассказы о «прошлой жизни», синдром ложной памяти, необъяснимое отвращение к чему-либо, или изменения личности… или… — Он снова смолк и задрожал. — О боже, что я наделал?
— Что-то, — предположил О'Догерти, — о чем необходимо рассказать кому-то.
— Таким, как вы? Сэм не обиделся.
— Таким, как мы, — согласился он, — или таким, как отец Макдевитт.
Фицхью склонил голову. В глазах его были страх, и печаль, и отчаяние. Я попытался предположить, что за странное признание он собирается нам сделать, ведь мы не можем ни наказать его, ни простить. Мора положила руку ему на локоть и подбодрила:
— Продолжайте.
Картрайт пробормотал что-то поощрительное, а у Дэнни, слава богу, хватило мозгов помолчать.
Наконец Фицхью судорожно втянул в себя воздух и выпустил его через сжатые губы.
— Человек не отвечает за то, чего никогда не происходило, не так ли?
Сэм пожал плечами:
— В любом случае ответственность — редкая вещь, это как незаконный ребенок, от нее можно отказаться.
— Все началось со сна, — произнес Фицхью.
— Такие вещи часто начинаются во сне. И заканчиваются так же.
— Я не женат, — начал Фицхью. — И никогда не был. Время от времени у меня были женщины, и мы вполне неплохо ладили, но ни с одной я не создал семьи. Жениться всегда было слишком рано, пока не стало слишком поздно.
— Никогда не поздно, — заметил О'Догерти, — если попадается та самая женщина.
Фицхью слабо улыбнулся: