Дом на площади

— Ну и здорово же ты его… Ха-ха-ха… Котлетой по морде… Не ожидал я, что ты… Ты бы на него посмотрел. Он был хорош… ха-ха-ха… с котлетой на харе…

Видимо, Воробейцев испытывал полное удовольствие. Это обстоятельство удивило Чохова. Вообще он не мог никак уловить мотивов поведения Воробейцева. Может быть, Воробейцеву просто было скучно и он искал новых впечатлений. Чохов не больно привык анализировать чужие души — ему хватало хлопот со своей собственной душой, но тут он почувствовал нечто жалкое в этом пройдохе Воробейцеве. Воробейцев смеялся над своим дружком Хлябиным и восхищался озорным поступком Чохова потому, что Чохов созорничал себе во вред — то есть сделал то, чего не мог бы сделать Воробейцев.

— А он тебе может здорово напортить, — перешел на полушепот Воробейцев, потом снова расхохотался и сказал: — Ты бы на него посмотрел…

Чохов молча оделся. Воробейцев между тем достал из тумбочки бутылку ликера зеленого цвета и стакан, откупорил бутылку, налил полстакана и протянул Чохову. Тот отрицательно помотал головой. Воробейцев выпил один, лег в одежде на свою койку, закурил сигарету, потом повернул голову к Чохову и спросил:

— Ты что, в самом деле хочешь демобилизоваться?

— Как прикажут, — сказал Чохов.

Он надел шинель. Воробейцев встрепенулся:

— Ты куда собрался?

— В Беелитц, — сказал Чохов.

— Зачем?

— Там Лубенцов в госпитале.

— Это какой? Разведчик?

— Он самый.

Лицо Воробейцева приняло задумчивое выражение.

— А что, ты с ним хорошо знаком?

— Да.

— Ничего парень. — Воробейцев помолчал, затем продолжал раздумчиво: Ну и везло ему здорово. Счастливчик. Бывают такие счастливчики — повезет им, а кругом все ахают: искусник, образцовый офицер, храбрый, умный. Талант! А он ходит как икона. Он как будто и симпатичный и свой парень, а это все притворство. Так просто слова не скажет, а все думает: удивляйтесь, смотрите, какой я образцовый. Приказы выполняю, забочусь о подчиненных — конечно, насколько это рекомендуется уставом, ни больше, ни меньше. А если что-нибудь не по его — так он тебя отбреет не хуже жандарма.

— Дурак, — сказал Чохов.

— Э, нет, он не дурак, он далеко не дурак…

— Ты дурак, — сказал Чохов.

Он застегнул ремень на шинели и направился к выходу.

— Подожди, и я с тобой поеду, — внезапно сказал Воробейцев. — Поедем на моей машине.

Чохов удивился, но промолчал. Возле дома — как всегда на тротуаре стоял «горбыль» Воробейцева.

Они миновали Потсдам, переехали мост и вскоре очутились на большой дороге.

— У меня в планшете карта-двухсотка, — сказал Воробейцев. — Возьми и следи за дорогой.

Чохов взял карту. Дорога шла все время по лесу — на карте, как и в действительности. Лес обступил дорогу с обеих сторон. Правильные длинные просеки разрезали на квадратики этот чистый, высаженный человеческими руками лес.

За деревней Михендорф они увидели над собой огромный мост.

— Это над нами проходит автострада, — сказал Воробейцев. — Хочешь посмотреть?

Они въехали на автостраду. По ней шли танки, орудия и пехота.

Чохов вышел из машины и глазами, полными восхищения, глазами, зачарованными и восторженными, смотрел на проходящие мимо воинские части. Чохов испытывал самую настоящую зависть к лейтенантам и капитанам, ехавшим впереди своих подразделений. У солдат веселый вид. Все хорошо одеты. Нигде не видно ботинок с обмотками — солдаты обуты в сапоги, и даже не в кирзовые, а в кожаные. Армия приобрела мирный, упорядоченный вид.

Сердце Чохова трепетало. Затем он вспомнил о вчерашнем случае с Хлябиным, случае, который грозил ему, Чохову, демобилизацией из армии, и его охватила тоска. Неужели он никогда больше не будет вот так, верхом на лошади или в кабине автомашины, двигаться впереди своей роты, с уверенным видом, зная, что позади — его солдаты, вооруженные и обученные люди, подчиненные и друзья, на которых сосредоточены все его заботы, вся его жизнь. Неужели он никому уже не нужен, и почему он хуже вот этого проехавшего мимо капитана, за которым идет полнокровная, укомплектованная рота с таким коренастым, могучим и хитрым старшиной, что просто загляденье!

Воробейцев что-то говорил, зубоскалил, но Чохов не слышал его, он был весь с этими проходящими мимо людьми и готов был пойти вместе с ними на край света.

V

Поехали дальше. Приближался Беелитц. Вдоль нешироких асфальтовых дорог, проложенных в глубь леса, стояли дачи и большие корпуса. Это был город госпиталей, больниц, клиник, санаториев. Воробейцев поставил свою машину — разумеется, на газон, — и оба пошли к одному из зданий. После долгих расспросов выяснили, где находится нужный им корпус, и отправились туда.

Всюду было тихо, пахло хвоей и смолой. Неподалеку стучал дятел.