Дом на равнине

Я оставался в городе и встречал каждый поезд, приходящий из Чикаго. Мне ничто не угрожало — вокруг было оживленное движение, сплошной поток людей, слишком взбудораженных и суетливых, чтобы обращать внимание на кого-то, спокойно стоящего в дверях или сидящего на краю тротуара в переулке за станцией. И, как мама и говорила, я действительно ничего не знал о женском сердце, потому что неожиданно из вагона с чемоданом в руке вышла Уинифред Червински. На минуту я потерял ее в облаке паровозного пара, окутавшего платформу, но вот она появилась вновь — в своем темном пальтишке и маленькой шляпке. Безутешное горе отпечаталось на ее милом личике. Я подождал, пока прибывшие пассажиры не разошлись, и приблизился к ней. Боже мой, какой несчастной она выглядела, стоя с чемоданом на опустевшем перроне. По ее лицу катились крупные слезы. Несомненно, она не представляла себе, что делать дальше, куда идти, к кому обратиться. Страшные новости подкосили ее и опустошили. И о чем еще могло свидетельствовать то, что ее потянуло ко мне после моей смерти, как не о том, что она по-настоящему любила меня при жизни. Она казалась такой маленькой и такой с виду обыкновенной — как замечательно было мне одному знать, что под одеждой в ее маленькой груди бьется большое любящее сердце.

Первые несколько мгновений были невыносимы. Мне пришлось усадить ее. Я здесь, Уинифред, все хорошо, повторял я вновь и вновь и обнимал ее содрогающиеся от рыданий плечи.

Видите ли, мне хотелось, чтобы мы вдвоем последовали за мамой в Калифорнию. Я надеялся, что посвященная во все подробности Уинифред согласится стать сообщницей по факту.