Дом на цилиндрах

Опустившись и поднявшись четыре раза, я наконец почувствовал, что сил на большее у меня не хватит, но посчитал, что бензина более чем достаточно. Теперь просто предстояло немного помолчать и проститься со всеми собранными здесь телами. Кажется, бесконечно долго я, надев очки, бродил между ними, что-то шептал и чувствовал себя совершенно потерянным. Подняв коробку, выпавшую из рук зловещего хозяина, я погрузил руку в драгоценные камни. И, хотя я не был знатоком, понимал, что держу сейчас в руках значительное состояние. Впрочем, возможно, для моего нынешнего материального положения это были сущие пустяки. И, как бы там ни было на самом деле, брать их с собой я не хотел точно.

В этом было что-то завораживающее, особенно на фоне кружащегося в доме дыма. Как будто я окунаю руку в чистый ручеёк, переливающийся в лучах тёплого весеннего солнца. Неожиданно очень правильным показалось мне разделить это сказочное ощущение с Виолеттой. Я подошёл к лежащей лицом на решётке девочке, но не осмелился приподнять её голову. Зияющую рану видеть не хотелось, так как я верил: каким человека увидишь в последний раз, таким он и запомнится навсегда. А этого ребёнка мне хотелось помнить живым, красивым и участливым, но никак не мёртвым. Встав на колени рядом с распластавшимся, отвратительно пахнущим тельцем, я почему-то подумал, что Хельман вовсе здесь и не мешает, наоборот, создаёт прямо-таки символический контраст между добром и злом. Потом мои пальцы снова взялись за камни и, зачерпывая полупустыми горстями, я медленно ссыпал их на волосы Виолетты. Да, она была и остаётся достойной только самого лучшего! И быть усыпанной бриллиантами — это то малое, что я мог сейчас для неё сделать.

Не хотелось никуда спешить — просто вот так сидеть и думать, что малышка лишь уснула, заигравшись и сама не заметив этого. Смог, кажется, стал сильнее, но я знал, что это никак не побеспокоит ребёнка. Однако то, что я увидел дальше (в забытьи или временно потеряв ориентацию), запомнил на всю жизнь, хотя, к счастью, после этого навсегда был оставлен образами и кошмарами, преследующими меня со дня смерти Валеры. Передо мной снова возникло это ужасное лицо, но теперь как никогда материальное и, кажется, считающее, что сегодня последний шанс за что-то поквитаться со мной. От монстра исходила исполинская сила и в то же время чувствовалась трогательная неуверенность и даже возможность если и не стать друзьями, то прийти к какому-то взаимному соглашению. Но я подобного никак не хотел, даже напротив, считал это лицо предвестником и молчаливым наблюдателем за всеми произошедшими со мной несчастьями. И когда рот монстра открылся, оттуда (чего я ожидал меньше всего) выскользнул не осклизлый трепыхающийся язык, а раздался тихий женский голос:

— Слушай меня!

Последовала шелестящая пауза… Кажется, существо набирало в невидимые лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить. Мне не хотелось слушать, но были ли варианты? Вокруг из дыма формировались тысячи маленьких извивающихся ручек, которые, казалось, цепко держали моё лицо и не позволяли отвернуться или хотя бы закрыть глаза. А посмотрев на них внимательнее, я обнаружил, что все они очень напоминают гибкие крестики, а их прикосновение к коже, кажется, сейчас вызовет такие же красные разводы, как и след от выстрела на виске Андрея.

— Тебе многое открылось. Я видел! — Теперь голос напоминал мужской и звучал неправдоподобно громко, кажется, сразу же забив мои уши серой, от чего они стали нестерпимо чесаться и, кажется, увеличиваться в размерах, раздуваться. — Посмотри на них, всё в моих силах!

Я мелко задрожал, когда дым вокруг практически развеялся, словно стремительно всасываемый невидимым пылесосом, и мёртвые тела вокруг начали оживать. Точнее, нет, они оставались лежать так же, как были, только, словно душа или какой-то образ, от них начали отделяться плотные и реалистичные, но слегка размытые сине-белые образы. Они были чем-то среднем между тем, как я помнил этих людей при жизни и тем, что произошло перед смертью. Хельман был словно просто сильно загоревший, с начавшей обильно шелушиться кожей. Он приподнял руки, изумлённо на них посмотрел и начал массировать грудь, постепенно ускоряя движения, и в какой-то момент я увидел, что у него в руках начинает появляться цепочка с крестиком. Хельман словно извлекает её из себя, вешает на грудь, и его тело, сотрясаясь в конвульсиях, расслабляется, а лицо затуманивается блаженным и отрешённым выражением. Так он и замирает, только сквозь голову, как набегающая тень, начинает проявляться и исчезать образ хитрого и ужасного монстра со зловещей ухмылкой, словно дремлющего глубоко внутри, но пытающегося освободиться.