Дом на улице Гоголя (СИ)

Пока он искал телефон-автомат, пока ловил машину — только пятый таксист согласился ночью ехать за город, — на холодных осенних улицах Юрчик грелся воспоминаниями о Лерином поцелуе, впервые в жизни передавшем ему не страсть, не желание, даже не ласку, а участие, не дружеское, не бесполое участие, а женское, нутряное, как определил его он сам. Она сказала «вдруг нам повезёт» — не мне, а нам, чуть ли не со слезами на глазах вспоминал растроганный Юрчик. Видя, что таксисту стало не по себе, когда они выехали за пределы города, Юрчик принялся на ходу «лепить к стене горбатого» — сочинять историю про ссору с подругой, к которой он якобы ехал сейчас. «Понимаешь, к-командир, с моей стороны, к-конечно, была подлянка, обычная мужская подлянка. Но ведь я её люблю! К-как эта дура не может взять в толк, что мне к-когда-то и погулять надо? Даже собаку, и ту погулять отпускают. С меня убудет, что ли? Люблю-то я её одну». Своим душещипательным рассказом Юрчик убивал нескольких зайцев сразу: успокаивал водилу, располагал его к себе общими для всех мужиков проблемами, готовил к тому, что пассажира придётся какое-то время подождать в Митяево с тем, чтобы потом отвезти назад, в город, и искусно имитировал лёгкое заикание — «пусть теперь ищут длинноволосого очкарика-заику. Это будет кто угодно, но только не я».

Юрчик попросил таксиста остановиться, не доезжая до дома Пастухова — «чтобы мать подруги не выскочила, она злю-ющая!». Попросил подождать его минут пятнадцать, оставив в залог золотой Лерин медальон, который та вручила на прощанье. Звонка на калитке он в темноте не разглядел, да и нужды в том не было: калитка оказалась не заперта. Входная дверь в дом тоже открылась сама собой, едва Юрчик к ней прикоснулся.

— Эй, хозяева! Есть кто живой? — крикнул Юрчик в темноту, тут же вспомнив, что именно так происходит в киношных детективах.

По законам жанра в доме должен был оказаться труп. Труп там и оказался. Когда Юрчик, нашарив на стене выключатель, зажёг свет, он увидел посреди помещения, в луже крови, лежащего ничком мужчину, из его спины торчал нож. Юрчик подошёл, хотел проверить пульс на шее, как это делалось в фильмах, обнаружил, что тело лежащего мужчины уже окоченело. В кармане пиджака, висящего на спинке стула, оказались паспорт на имя Пастухова Александра Николаевича и фотография, на которой был избражён улыбающийся Юлин муж и её сыновья. Юрчик впал в ступор. «Бежать, бежать!», — носилось в звенящей голове, а ноги не желали слушаться. Вдруг его внимание привлёк нож.

Юрчику был знаком этот чудовищный предмет. В редакции их газеты время от времени выдавали так называемые «заказы» ? — дефицитные товары, не поступавшие в торговую сеть. Дефицит должен был оставаться дефицитом, и оттого особенно желанным, «заказов» на всех не хватало, и сотрудники разыгрывали их между собой в импровизированную лотерею. Кто-то мог «вытянуть» ненужную ему кофемолку, а вожделенный комплект постельного белья уходил к любителю кофе. В таких случаях происходил обмен лотами. Не так давно Юрчику выпал набор ножей, отличных, между прочим, ножей, немецкой стали, Золинген, великолепной заточки. Юрчик подержал в руке один из ножей, убедился, что ручка исключительно удобна, полюбовался, вздохнул, и поменялся своей добычей с Юлией Логиновой. В тот раз ей достался женский махровый халат, поразивший Юрчика в самое сердце. Ему страстно захотелось поиметь халат для подарка одной из своих подружек, той, у которой день рождения окажется ближе всего, и Юлька, добрая душа, уступила ему великолепную вещь в обмен на набор ножей. Тогда повезло Ирульке, в свой тридцатилетний юбилей она стала счастливой обладательницей пушистого розового халатика — предмета роскоши, который она видела в заграничных фильмах.

Ручки ножей запомнились Юрчику. Кроме отлитой на них надписи «Solingen», они имели характерный вид: чёрного дерева с красными и латунными вставками. Именно такая рукоять торчала из спины убитого Пастухова.