Дом над Онего

Долго растираю жестким полотенцем живот, ноги, руки и плечи, чтобы вернуться в собственное тело, несколько глубоких вдохов, приветствую солнце и сажусь за работу.

«Желающий писать, — наставлял Цай Юн[4], известный мастер эпохи Хань, автор первого в Поднебесной трактата об искусстве каллиграфии, — сядь удобно, успокой мысли, не сковывай их, не ищи слов, не задерживай дыхание, водвори дух свой вглубь себя, и тогда, вне всяких сомнений, письмо твое выйдет превосходным».

* * *

Еще одна причина моего длительного отсутствия на страницах газеты «Жечпосполита» — электричество.

Да-да! — в Конде Бережной, когда я там поселился, не было света. А я без компьютера — ни бэ ни мэ. Увы, отвык писать рукой. Так что первым делом пришлось проводить электричество.

Это означало: поставить шесть столбов высокого напряжения от главной линии к подстанции в деревне и еще два — от подстанции к моему дому, смонтировать и заземлить саму подстанцию, протянуть сотни метров провода, сделать проводку в доме и все официально зарегистрировать.

Легко сказать…

Каждый, кто хоть немного знаком с русской глубинкой, поймет, какая это канитель — беготня из кабинета в кабинет, от начальника к начальнику, каждый из которых функционирует согласно неписаному закону: чем ниже должность и чем дальше от центра, тем чиновнику страшнее принимать решения. Сколько пришлось подать заявлений, подписать документов, поставить печатей! Сколько дать «на лапу»…

Кроме того, каждый, кто хоть раз имел дело с русским мужиком, представляет, сколько пришлось возиться с рабочими, чтоб довели дело до конца — у них ведь если не запой, то сенокос… Скольких часов стоило ожидание, скольких рублей — взятки, скольких нервов — безалаберность! А уж сколько водки — похмелье…

Ибо тот, кто никогда не жил в российской глубинке, не догадывается, что из себя представляет сегодняшняя деревенская община — а вернее, во что она выродилась после десятилетий коммунистических экспериментов. Было время, когда деревенские могли сообща церковь в три дня поставить или соседям-погорельцам дом заново отстроить. Сегодня вместе они умеют лишь пить да драться. Мысль о том, чтобы сообща провести в деревню свет, не придет им в голову даже по большой пьянке.

Позволю себе маленькое отступление. Михаил Пришвин, один из весьма почитаемых мною авторов, пишущих о Карелии, утверждал: вместо того чтобы тратить время на путешествия по бескрайним просторам, лучше осесть в каком-нибудь характерном углу и, рассмотрев его во всех деталях, получить впечатление о стране более глубокое, чем может дать любой вояж.

Наученный опытом, я добавлю, что еще лучше — в этом характерном углу что-нибудь предпринять, расшевелить местных. Например, купить дом и начать его ремонтировать, попытаться отреставрировать сельский храм или провести электричество. Одно дело — жить среди туземцев на правах чужака, волка-одиночки, собирателя былин, дачника, вдали от их проблем и забот, и совсем другое — вторгнуться в их интересы, столкнуть их лбами и задеть за живое.

Что же касается Конды Бережной, авантюра с электричеством поведала мне о быте и обычаях заонежцев больше, нежели десятки прочитанных книг и сотни рассказов знакомых, наезжающих сюда летом по былины да ягоды. Я, например, научился не обращать внимания ни на соседские советы, ни на соседскую брань, зато внимательно смотреть им на руки; не давать мужикам задаток, пока не закончат работу; не ждать до весны, когда лесники выйдут из зимнего запоя, а самому валить сосны на столбы — пока не началось движение соков. Значительно понятнее стали для меня и размышления Александра Блока о русском мужике — но об этом в другой раз.

В общем, после нескольких месяцев мытарств электричество в Конду Бережную мы провели. Завершив, таким образом, дело Ленина. Коммунизма, правда, от этого не прибавилось, ибо советская власть тем временем отсюда драпанула.

14 сентября

Летом гостил у нас Веня Слепков, главный редактор газеты «Петрозаводск». Приехал взять у меня интервью, а заодно, как он выразился, отдохнуть от городской суеты.

— А как будет «суета» по-польски? — спросил Веня.

— Marnosc, — ответил я и процитировал фрагмент из Книги Екклесиаста в польском переводе Якуба Вуйека[5].

— По-славянски — короче.

— И выразительнее.

И в тот вечер, и на следующий день мы то и дело возвращались к проблеме языка, а потом она напомнила о себе забавным ляпсусом на первой полосе «Петрозаводска». Но об этом позже.

Главная тема интервью — Российская Федерация глазами иностранца, просидевшего в ней безвылазно уже тринадцать лет. Россия — Европа или все же нечто иное?