С того дня, как умер Федор Александрович, на точке Гелька так и не появлялась ни разу.
– Ты чего, девка, очумела? – задергала ее Рахилева внучка. – Сколько лет отбарабанила, только-только жить начала, своих подняла, считай, обоих. Чего тебе причудилось-то? Ну, помер хозяин да помер себе. Другого найдем, когда тебя РЭУ совсем оттуда сгонит уже.
– Уволилась я, Роза Марковна, – поделилась событием Гелька с соседкой. – Ушла совсем, где работала.
Мирская долго не размышляла.
– Ты, девочка, знаешь что, ты давай-ка, пока суд да дело, к нам переходи. Жить пока там можешь, у отца, а помогать здесь. Как Сарочка, мама твоя. Виля платить будет прилично, у него последние годы дела по кино хорошие, а мне помощь будет, лошади старой. И не так печально. Ну, что?
Это был выход. И не только выход. Это был подарок.
Матери написала, что работу пришлось сменить, денег будет меньше, но прикинула, что все равно хватит по их небогатой жизни, если от гривны считать, по курсу. И приступила, помолясь хохлятскому Богу своему. Поэтому и не слышала она, как кричала по ночам старая Мирская, – не переселилась к той поре еще окончательно в квартиру напротив. А когда перебралась, то крик этот почти уже совсем иссяк и редкой ночью будил одного лишь чуткого к звукам Вилена.
Начали они тогда с малого и потихоньку. Роза Марковна объяснила, как наиболее эффективно отчистить мельхиор от черного налета. Получилось ловко – заодно прошлись и по столовому серебру. Дальше – как стираем, гладим, крахмалим. Пыль – тоже немаловажное дело, имеет свои укромные особенности. Ну и влажная уборка, как это было заведено и при Зине, и при Сарочке – все, как всегда.
Дальше шла еда плюс сервировка. С сервировкой справились, почти не задерживаясь. Взятый темп пришлось слегка ослабить, когда добрались до кулинарного параграфа. Тут вышла конкуренция рецептов: Розы Марковны, в виде уложившейся за шестьдесят пять лет константы, и ее же самой, но уже в Сариной переделке с расчетом на прирожденную Гелькину хватку и природную умелость. Отличия, как выяснилось, имелись и даже носили принципиальный характер, но в итоге разногласия снимались всего лишь обратным переложением рецептуры – на этот раз уже от первоисточника в лице хозяйки к исполнителю в лице очередной помощницы в семье Мирских от семьи Чепик.
«Девкам бы нашим показать всю эту канитель сладкую да края крахмальные», – подумала Гелька и улыбнулась, вспоминая рабочие будни на Тверской как далекий и лживый сон.
Митькины сороковины у Мирских не отмечали, как не было и девятого дня.
– Не принято у нас, Геленька, – объяснила Роза Марковна, – и не в этом дело, что иудеи – не иудеи. Просто, начиная с Семы, заведено у нас так, мы с ним еще тогда договорились, в двадцать третьем, что поминать друг друга не станем. Семочка всегда считал, что память человеческую и горе подталкивать не следует, пускай они такие будут, как есть – без водки и без слов.
Хозяйство Мирских рукастая Гелька быстро привела к образцовому виду. Все ранее неприбранное улеглось теперь на свои места, и в доме стало, как раньше, в прежние годы, когда в разные времена порядком заведовали Сарочка и Зина, а Розе Марковне оставалось лишь подправлять и похваливать.
Как-то после очередной Гелькиной уборки заметила:
– Надо бы табличку, что на доме нашем болтается неприкаянно, сюда перетащить, да на стенку пристроить вместо Шагала: «Дом образцового содержания».
Через три месяца после страшного события Мирская сказала Гельке:
– Очень хочу, чтобы Сарочка приехала. И мальчиков пускай возьмет, они же Москву не видали еще, да?
– Нет, – смутилась Гелька, – Москву не видали. Не было у нас денег таких, Роза Марковна. И потом – учатся они, большие уже, четырнадцатый год, как-никак, обоим.
– Сделаем так, – распорядилась старуха, – билеты беру на себя, жить, слава Богу, – две квартиры у нас, а потом – в Фирсановку, на дачу, все вместе, на воздух, на природу. Там чудный пруд, рядом с санаторием имени Артема, твоя мама отлично его знает. И бабушка купалась не раз. Хороша идея?
Это в мае разговор был, в девяносто девятом уже. Сама по себе идея была хороша, но тормознулась другим печальным фактом. Таким, которого никто в доме в Трехпрудном и ожидать не мог.