Дом обреченных

Неловкая пауза была нарушена шагами у входа и словами: «Кто там был, у двери?»

Вторая женщина, не такая массивная и не такая домашняя, вероятно, хозяйка этого дома, вдруг тоже застыла от удивления.

— Дженни! — прошептала она.

— Нет, это не Дженни. Я ее дочь, Лейла.

Взгляд второй женщины метнулся к домоправительнице.

— Лейла? — произнесла она шепотом. — Вы Лейла?

Я не могла определить, на чем она сделала акцент, говоря: «Вы Лейла?» или «Вы Лейла?», но, в любом случае, никогда прежде я не видела никого до такой степени удивленным. Тетя Сильвия наверняка писала от имени всей семьи, и они должны бы уже некоторое время ожидать меня.

— Да, я Лейла, дочь Дженни. Наверное, вы не думали, что я приеду вместо нее. Простите, это было очень легкомысленно с моей стороны…

— Вместо нее! — вторая женщина недоверчиво сощурилась. — Милое дитя, мы не ждали ни вас, ни вашу матушку. Какое потрясение! — И ее рука театрально взлетела к груди.

— Извините, но это именно я.

— Что вы, мы никогда не надеялись вновь увидеть вас. Лейла, Лейла. Милосердные небеса, вот так сюрприз!

Чуточку более любезно и отстранив домоправительницу, которая продолжала глазеть с разинутым ртом, женщина постепенно приняла подобающий вид и выступила вперед, простирая руки. Слабая улыбка растянула ее губы, а голос стал глубоким и теплым. Только глаза оставались жесткими.

— Пожалуйста, прости мою неучтивость!

— Вы — тетя Сильвия?

Ее взгляд снова скользнул к домоправительнице.

— Нет, дорогая, я не тетя Сильвия. Но вновь увидеть тебя, маленькая Лейла, спустя столько лет!

Значит, я ошиблась. Ее удивление было вызвано не тем, что она перепутала меня с моей матерью, а тем, что она вообще увидела меня. Я удивилась, почему двоюродная бабушка Сильвия не сообщила о своем письме остальным. Мы обменялись любезностями, как будто действуя по сценарию, потом я слегка отступила, чтобы еще раз взглянуть на эту мою родственницу, которая начала вызывать у меня неприязнь.

У нее было довольное невзрачное лицо со слегка выпученными глазами, одета она была со вкусом, в коричневое бархатное платье с модными оборками и пышным кринолином, а линия талии мысом сужалась в букву «V». Волосы по моде разделены на прямой пробор и стянуты на затылке в высокий узел с завитками над ушами. По морщинам на ее лице, провисшей линии подбородка и по обильной седине в волосах я заключила, что ей за пятьдесят, возможно, ближе к шестидесяти. Поскольку я не знала никого из членов семьи Пембертон, то не имела представления о том, к кому обращаюсь.

Словно прочитав мои мысли, она снова протянула руку.

— Я Анна Пембертон, твоя тетя и невестка твоей мамы. Ты, возможно, не помнишь меня… — Она осеклась, но потом быстро продолжила: — Или помнишь?

— Совсем не помню. А должна помнить?

Ее смешок был принужденным, но приятным. Другая женщина, бочкообразная в своем переднике, продолжала с недоверием смотреть на меня, и, возможно, ей требовался особый приказ, чтобы удалиться. Дело было не столько в ее недоверчивом отношении ко мне, сколько в нелепом поведении тетушки Анны, которая излучала слабые сигналы тревоги за моей головой. Эта чеширская улыбка тонких губ, тронутых косметикой, была лишь обманчивой личиной, прикрывающей истинную реакцию на мое появление. Несмотря на свои улыбки, рукопожатия и слова приветствия, тетя Анна явно была не рада видеть меня.

— Гертруда, подайте наконец чаю в гостиную. — Она нетерпеливо прищелкнула пальцами, и женщина подчинилась приказу.

— Свою сумку оставь здесь, слуга отнесет ее в твою комнату. А пока тебе надо отдохнуть. Как же это, такой холод!

Поскольку ее предложение выпить чаю и отдохнуть относились ко мне, я почувствовала настоятельную необходимость выяснить сначала ответ на один вопрос.

— Можно ли мне увидеться с моей тетей Сильвией?

Анна медлила с ответом. На короткий миг ее улыбка дрогнула, она подыскивала слова. Так мы и стояли в освещенном холле, двое чужих, хотя нам и было о чем поговорить, обменяться множеством новостей, но стена отчуждения разделяла нас. Очевидно, тете Анне хотелось выяснить, почему я здесь оказалась, поскольку она явно ничего не знала о письме Сильвии. В то же время было ясно, что вопрос с моей двоюродной бабушкой довольно тонкий.

— Пожалуйста, — мягко сказала она, — давай пройдем в гостиную. Тебе, должно быть, не терпится присесть и снять свою шляпку. Скажи, ты добиралась поездом?

Я неохотно подтвердила.

— Гринвичская ветка на Брайтон, но я вышла в Ист Уимсли и взяла экипаж.

Тетю Анну передернуло.

— Кошмарные штуки, эти поезда! Я сама никогда не ездила на них и не собираюсь. Я всегда говорю, что, если бы Бог хотел, чтобы мы путешествовали таким манером, он дал бы нам колеса.