Дом обреченных

— Очень точно сказано, моя дорогая кузина. В те дни, двадцать лет назад, я был шельмецом четырнадцати лет, а вам было только пять. Как печально мне было видеть, что роман не имел продолжения.

— Роман?

— Тогда вы меня боготворили, Лейла, и бегали за мной, как хвостик.

Его слова заставили меня покраснеть. В то же время они огорчили меня, намекнув на счастливые дни, которые я здесь провела, но не могла вспомнить. Было также печально, что в самых дальних темных уголках моего сознания, за все часы поисков и тщетных попыток вернуть мое прошлое, не оказалось ни одного фрагмента воспоминаний о Колине Пембертоне.

— За домом — не знаю, помните ли вы это — находится несколько акров заросшего луга, который тетя Анна мягко именует нашим газоном. Немного в стороне от его центра, там, где он идет вниз от Херста, есть маленькая рощица акаций, это было любимым местом для нас, детей. Там находятся развалины старинного феодального замка, века одиннадцатого или около того, и мы все воображали себе, что это наши личные владения. Помните? — Его глаза твердо смотрели на меня.

Я покачала головой.

— Сначала только Тео и я приходили туда играть, между нами разница в четыре года, но когда я дорос до игр, он все еще был достаточно юным. А ко мне присоединилась Марта с вашим братом Томасом и вы тоже, совсем маленькая. Среди деревьев и руин вы любили изображать кролика или подобное существо, прыгая вокруг до полного изнеможения. Скажите мне, кузина Лейла, вы все еще любите это?

Но я не слышала. Мое сознание вновь рисовало воображаемые картины: четверых счастливых детей, беззаботно играющих среди леса, когда такая вещь, как «завтра», еще не существует. Увы, все это было всего лишь измышлениями моего ума, рисовалось мне по описаниям Колина, а не по собственным воспоминаниям. Я не помнила ничего — ни его сестру Марту, ни моего брата Томаса.

Потом я услышала его мягкий голос:

— Вы этого не помните?

— Простите? — Его зеленые глаза с рыжевато-каштановыми ресницами, казалось, пристально наблюдали за мной. — О, я была тогда очень маленькой. Вы многое помните из первых пяти лет вашей жизни?

— Совсем немного.

Я посмотрела в огонь и внезапно почувствовала себя неуютно в обществе кузена. Так же, как и при общении с тетей Анной, вернулось странное чувство, что они чего-то не договаривают или говорят не то, что думают. Казалось, Колин лишь изображал легкомыслие.

Импульсивно я поднялась и подошла к камину, над которым висело огромное зеркало. Глядя на свое отражение, я могла видеть также комнату и Колина на скамеечке, лениво разглядывавшего свои ногти. Да, атмосфера была очень напряженной.

Потом я заметила направленный на меня долгий взгляд и начала понимать, что для этих людей я — привидение из прошлого. Слишком много от матери было в моем лице и черных волосах, подчеркивавших бледность кожи. Моя мать была красавицей, а я, вообще-то говоря, нет. Особенно теперь, когда горе и напряжение наложили свой отпечаток, мои губы стали бесцветными, а глаза потеряли свой блеск. Неужели я выглядела так на станции? Эдвард умолял меня не уезжать, он клялся, что моя красота будет утешать его одинокими ночами. Милый Эдвард! Как это на него не похоже — делать публичные признания в чувствах. Милый, вежливый, щепетильный Эдвард, который был абсолютным джентльменом по сравнению с этим невежей, сидящим на скамеечке.

Колин поймал мою улыбку, и я на секунду подумала, что он сердится.

— Вспомнили какую-то шутку?

Я повернулась к нему.

— Вспомнила кое-что приятное.

— Из прошлого?

— Моего жениха.

— Жениха?! — Он внезапно выпрямил скрещенные ноги.

— Да, а это вас удивляет?

— И он позволил вам поехать в этот дом, одной, без сопровождения?

Я вернулась к своему креслу и грациозно опустилась в него.

— Только по моему настойчивому требованию. Эдвард боялся моего отъезда, но мне это было необходимо. Только один раз, ведь мама теперь умерла и ей это повредить не может, прежде чем я выйду замуж и стану миссис Чемпион, я должна увидеть этот дом и эту семью снова.

Колин сложил указательные пальцы «домиком» и прижал их к своим губам. Кажется, я подарила ему занимательную мысль. Он удивил меня вопросом:

— А почему вы полагаете, что вашу мать обидел бы ваш визит сюда?

— Не знаю… просто мне так показалось…

— Она много говорила о нас?

— Нет, вообще не говорила.

— Как будто хотела забыть о том, что мы когда-либо существовали?

— Простите меня, Колин, но мне кажется, что это не касается никого из вас. Когда моя мать уехала отсюда и отправилась в Лондон, она не имела ни гроша за душой и была совершенно одинока. С пятилетним ребенком, защищая свою добродетель, моя мать много лет трудилась, как белошвейка для шикарных леди, которые обращались с ней хуже, чем со своими слугами. Она была благородной дамой, вынужденной опуститься до низких работ. Моя мать была замужем за одним из Пембертонов, и я была из рода Пембертон, но в течение восьми лет мы жили в бедности, в то время как Пембертоны располагали всем этим. — Я обвела рукой комнату.