Дом одиноких сердец

Шляпки, положим, на ней сегодня не было. А каблуки были всегда — даже дома Римма носила маленькие туфельки, что очень нравилось Васеньке.

— Пигалица ты моя, — ласково приговаривал муж, надевая ей на ноги лодочки. — Красота неописуемая!

И Римма продолжала цокать по дому на каблучках, к возмущению соседей. Но на них они с Васей не обращали внимания. Пускай себе в тапках ходят, если хотят.

Сегодня Римма шла на занятия к очередному мальчику, решившему подтянуть свой французский язык для поступления в институт. Мальчик был неплохой, старательный, и заниматься с ним Римме нравилось. Ей вообще нравилось ее дело — нравилось приходить в чужие квартиры, незаметно осматриваться в них, нравилось уважение, которое проявляли к ней и ученики, и их родители. Особенно — родители. Некоторые начинали заискивать, но этого Римма не любила.

А больше всего нравилось ей, когда в прихожей уже перед самым ее уходом ей протягивали конвертик — мягкий, чуть помятый. И она неторопливо расстегивала молнию своей модной сумочки (чтобы хозяева успели оценить и прелесть сумочки, и неторопливость ее жеста) и опускала туда конвертик. Вжик — застегнула молнию, кивнула хозяевам с высоты своих метра пятидесяти шести сантиметров, попрощалась — и домой, домой, выстукивать каблучками «по-лу-чи-ла, по-лу-чи-ла».

Еще пять лет назад Римма решила, что жить так, как окружающие, они с мужем не будут. А будут… Нет, не шиковать, конечно, но и не бедствовать. Главное — иметь возможность позволить себе чуть больше, чем те же соседи в тапочках. Вот чего хотела Римма и в чем она убеждала мужа.

Василию, положим, было труднее, чем ей. Хоть и врач он хороший, и больница, где он работал, — одна из лучших в городе, но больше зарплаты не заработаешь — опасно. Опасностей Римма не любила. А вот она сама вполне могла к своей зарплате преподавателя прибавить конвертики, которых постепенно становилось все больше и больше: Римма Красницкая была хорошим репетитором. Последний год они с Васей наконец-то смогли позволить себе покупать и мелочи всякие приятные, вроде той же сумочки или перчаток, и чуть-чуть откладывать. «А пальто Васеньке какое чудное купили!» — вспомнила Римма Сергеевна и заулыбалась. Но улыбка быстро стерлась с ее лица: она вспомнила, что ей предстоит принять до сих пор неприятное решение.

Неприятное решение было связано с просьбой ее старой приятельницы Катьки Черненко. Они дружили с первого курса института — Римма, Катька и две Наташи, Наташа Красько и Наташа Бородина. К легкомысленной Катьке Римма относилась слегка покровительственно и свысока, а вот перед обеими Натальями чуть робела — особенно перед Бородиной. Та была вся такая безупречная, говорила всегда правильно и красиво, да и поступала всегда тоже правильно и красиво. Пока Римма бегала по своим ученикам, Бородина заканчивала аспирантуру и справедливо считалась самой умной из приятельниц.

А вот Катюха была самой бестолковой. И не потому, что училась плохо — нет, способности к языкам у Черненко были прекрасные, она их схватывала на лету, — а потому, что на двадцать втором году жизни ухитрилась забеременеть от какого-то симпатичного провинциала, да еще оказавшегося женатым. Римма поморщилась: «Женатый провинциал… Фу, какая пошлость!»

И полбеды, что забеременела. Неприятность, конечно, но поправимая. А вот то, что Катька решила рожать, Римма понять и оправдать не могла. Она постаралась объяснить подруге, на какую безбожную глупость та идет, но Катька никого не слушала.

— Римка, я его так хочу! — с сияющей улыбкой заявила она, морща веснушчатый нос.

— Кого? — не поняла Римма.

— Да ребенка же! — рассмеялась Катька. — Пусть он будет на моего оболтуса похож! Нет, лучше на меня — я красивее!

И залилась счастливым смехом.

— Катенька, милая, но как же ты жить-то будешь? — с оторопью спрашивала Римма (Катерина жила с бабушкой в коммуналке, родители ее давно погибли, помогать молодой матери некому).

— Ну как… как все живут, — пожимала плечами Катька. — Да ладно, Римусь, прорвемся! У меня же ты есть и две Наташки. Вот как станете все моего Сашуньку нянчить — я на вас посмотрю!

— Почему Сашуньку?

— Да потому что я уже имя придумала. Пусть будет Сашенька. Красиво, правда?

Римма смотрела на Катьку, не понимая — как можно быть настолько беззаботной? У нее самой уже был муж, да и родители в крайнем случае помогли бы, но она все равно не собиралась рожать. Нет, если вдруг, не дай бог, и случится беременность — только на аборт! Ведь работать нужно, зарабатывать, а какая работа с ребенком на руках? Конечно, есть ясли, но…

Что «но», Римма и сама не могла толком определить. Но точно знала одно: Катька делает огромную глупость, рожая ребенка бог знает от кого.

А Катька и в самом деле родила — Римма до последнего не верила, что это случится. Действительно назвала малыша Сашенькой, заливалась над ним счастливыми слезами и умилялась тому, как он сосет грудь — причмокивая, пуская молочные пузыри.