Дом одиноких сердец

«Черт, как же я мог так по-идиотски попасться? На такую дебильную ловушку для дураков! Сразу, сразу нужно было понять, что сучка удирает не просто так, а с замыслом. Мерзкая жадная стерва… Не зря дед ее выбрал — себе искал под стать. И нашел.

Что же теперь будет, а? Не, я ведь не хотел ничего плохого! Я только хотел, чтобы дед отдал то, что он должен, мне, а не какой-то вонючей своей любовнице. Ведь я его внук! Единственный внук, между прочим. Он мне обещал, что квартира будет моей, что там буду жить я! Как он мог так со мной поступить?

Я правда не хотел ничего плохого. Я только хотел получить свое. Хотеть получить свое — никакое не преступление! Но почему тогда они так смотрят на меня? Почему?!»

Глава 19

Олег с Глебом ехали в машине молча. Олег кипел от злости, но сдерживался, а Глеб был полон холодной ярости по отношению ко всему окружающему миру, но в первую очередь — к своему племяннику, безмозглому выродку.

— По-хорошему, — нарушил он молчание, — не нужно бы вмешиваться. Может, Витьке промывка мозгов на пользу пойдет.

— Ты то же самое Наталье моей предложи, — покосился на него Олег. — Знаешь, что с ней было, когда я ей сообщил, что ее обожаемый сыночек находится в отделении?

Глеб хотел сказать, что Наталья сама виновата — вырастила сына-идиота. Но промолчал. Ссориться с братом сейчас было бы совершенно некстати. Достаточно того, что ситуация испортилась до предела.

— Что он тебе по телефону-то хоть сказал? — спросил он наконец.

— Да что, что! — взорвался Олег. — Что поймали его в парке, когда он за любовницей отца следил, и муж любовницы его избил, а потом с каким-то своим приятелем отвел в отделение. Заявление написали, что он якобы не только за любовницей, но и за ее дочерью следил!

— А он следил?

— Да черт его знает! — заорал Олег, совершенно уже не сдерживаясь. — За дамочкой точно следил, как только с дедом ее засек. Ну, вот вырастил дурака на свою голову! Он, видите ли, решил, что квартира деда должна ему достаться, вот и надумал справедливость восстановить — настучать развратнице кастетом по голове.

Глеб резко вильнул и остановился у обочины.

— У него что, и кастет нашли? — с расстановкой спросил он, глядя на брата в упор.

Олег махнул рукой и выругался. Господи, и за что такое наказание! Мало того, что отец при жизни ему нервы помотал, так после его смерти стало еще хуже.

— Да, папаша, наверное, на том свете отрывается по полной программе, — проговорил Глеб, словно подслушав его мысли. — Ладно, давай думать, что делать…

Придя домой, Даша первым делом опрокинула стопку коньяка, а Максим налил себе полстакана водки. Олеся смотрела на родителей округлившимися глазами.

— Мам, пап, что случилось? Вы чего, а? Вы ж так алкоголиками станете!

— Не станем, — выдохнул Максим. — Лучше корочку принеси, чем морали читать.

Понятливая Олеся умчалась на кухню и вернулась, прижимая к себе буханку. Хлеб был немедленно раскрошен по всем поверхностям. Проша недовольно фыркнул и ушел в угол комнаты — запах спиртного он терпеть не мог. Даша изучила крошки на недавно почищенном диване, но возмущаться не стала. Она была слишком измотана всеми последними событиями — и обсуждением идеи Максима под названием «ловля на живца», и утренним разговором с Окуневой, и недавней идиотской погоней, которая воспринималась как нечто театральное, а больше всего тем, что страшный маньяк и убийца оказался родным внуком Петра Васильевича, недовольным поведением своего деда. «Он ведь был совершенно уверен, что я специально познакомилась с Боровицким и окрутила его, — размышляла Даша, покачивая пустой стопкой. — Охотница за наследством! Конечно, меня нужно было наказать. Как он там говорил? Восстановить справедливость, вот!»

— Максим, а что бы он со мной сделал, как ты думаешь? — спокойно спросила она.

— Кастетом бы ударил, — после паузы сказал Максим. — Ты бы потеряла сознание, и он бы тебя еще отдубасил. И записку бы потом засунул в твой карман — «Помни о семи смертных грехах».

— Папа, так вы его поймали! — завопила Олеся, поняв, в чем дело. — Ура! Он страшный, правда? У него глаза такие ужасные, и сам он весь бледный… Ну мама, ну правда?

— Нет, Леська, — покачала головой Даша. — У него лицо румяное и глаза голубые. Пустые-пустые и очень жадные. И вообще — это не взрослый человек, а юноша.

— Как… юноша? — растерялась Олеся. — А зачем он за мной шел?

— Тоже стукнуть хотел и записку подбросить. Решил, что, раз со мной разделаться никак не получается, нужно попробовать на тебя напасть. Он читал, что детей больше любят, чем взрослых, вот и выбрал тебя. Ты больше не беспокойся, его теперь посадят.

— Да я и не беспокоюсь, — пожала плечами Олеся. — Я его не очень и испугалась.

Максим посмотрел на дочь, вспомнил ее дрожащий голосок в трубке, вспомнил жалкую, несчастную фигурку на табуретке за витриной с тортами, и его окатила такая волна ненависти, что самому стало страшно.