Дом одиноких сердец

– Вы ее не знаете, – улыбнулся Федор Николаевич, – она человек смелый и мужественный. И никакой скованности не будет, даже если вместо меня здесь окажется министр здравоохранения нашей страны. Нельзя работать в хосписе столько лет и не быть мужественным человеком. А она тут такое видела!.. Можно роман написать, и он сразу станет бестселлером.

Он вышел из кабинета так же быстро, как и вошел. Через минуту в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Дронго.

Дверь открылась, и вошла Клавдия Антоновна. Она застегнула халат и строго посмотрела на гостей, словно понимая, что ее пригласили для серьезной беседы.

– Садитесь, – пригласил Дронго, показывая на стул.

Она села, поправив халат. Было заметно, что женщина страдает варикозом – на ногах были заметные синие прожилки. Сказывалась многолетняя работа.

– Клавдия Антоновна, мы хотели с вами переговорить, – начал Дронго.

– Говорите, – кивнула она.

– Несколько дней назад у вас умерла ваша пациентка, Генриетта Андреевна Боровкова. В ту ночь, когда вы дежурили.

– Как раз в прошлую смену, – вздохнула она. – Только Боровкова не умерла.

– Как это «не умерла»? – не понял Дронго.

– Ее убили, – спокойно, очень спокойно, сообщила Клавдия Антоновна.

И в кабинете воцарилось гнетущее молчание.

Глава 8

После того как она произнесла эти два слова, наступило молчание. Дронго нахмурился: похоже, в этом заведении есть свои тайны.

– Почему вы решили, что ее убили?

– Я видела ее лицо, – пояснила Клавдия Антоновна, – и знаю, как умирают от наших болезней. Она умерла не от этого.

– Почему ж тогда вы сразу не сообщили об этом дежурному врачу?

– Там Алексей Георгиевич был. Я в другой палате была у тяжелой больной, капельницу ей меняла. А у нас в это время Зинаида обход делала. Вот она-то первой покойницу и обнаружила. И сразу позвала Алексея Георгиевича.

– Где были в этот момент вы?

– На втором этаже. Идрисовой было очень плохо, я ей капельницу ставила. А потом они накрыли Боровкову, чтобы отправить в наш «холодильник». Но перед этим я ее увидела. И сразу все поняла. Я хотела сказать об этом самому Федору Николаевичу, чтобы не подводить Мокрушкина и Зину. Они люди молодые, неопытные, покойников еще боятся, не научились присматриваться. Им ведь главное, чтобы пульс был и сердце работало. А в лицо покойнице они и смотреть не стали. Но я не успела сказать. Степанцев сам все посмотрел и решил отправить ее в морг. Тогда я поняла, что он знает, и решила молчать. Зачем поперек батьки в пекло лезть, если он сам все знает. И не мое это дело – расследованиями заниматься.

– А почему сейчас сказали?

– Я же сразу поняла, что вы не врачи. Когда вы в реанимацию к Идрисовой входили и на пороге замерли. Врачи так себя не ведут. Они бы сразу подошли к покойной и посмотрели на нее. Тем более если вы из башкирского хосписа, или он у вас там только строится, я не знаю. Но вы этого не сделали. И еще – вы так поздно задержались. Командированные в нашем учреждении до девяти вечера не задерживаются. Вот я все и поняла.

– Вы не совсем правильно поняли. Я действительно не врач, а психолог. А это мой напарник, он строитель.

– Значит, будет строить, – спокойно кивнула Клавдия Антоновна, – это его дело.

Похоже, она была уверена в том, что правильно разоблачила обоих приехавших.

– Почему же вы молчали столько дней? – поинтересовался Дронго. – Почему все-таки ничего не сказали?

– А зачем? Покойница была женщина с характером, и без меня хватало кому за нее переживать. А Федор Николаевич все сделал правильно. Отправил ее в городской морг и попросил, чтобы там провели вскрытие. Только не всем это понравилось. Сразу начали звонить, ругаться, угрожать. Об этом даже в газете пропечатали. Ну, это наши организовали, мы знаем. И я решила, что не нужно мне встревать в это дело. Спросят – скажу. Не спросят – моя хата с краю. Я не следователь и не врач, я – санитарка. Принеси, унеси, выброси, помой, помоги, отведи. Вот моя задача. А от чего она умерла и почему ее в морг отправили, пусть кому положено думают.

– Удобная позиция, – неприятным голосом заметил Дронго.

– Удобная, – согласилась она, – я поэтому и не встревала.

– Значит, вы были на первом этаже и не слышали, что происходит на втором?

– Я все слышала. Сразу наши собаки завыли. Они ведь беду чуют. И все поняли, что она умерла. Только мы думали, что она во сне умерла от болячек своих. А ее, покойницу, задушили. Видимо, подушкой накрыли и держали.

– Кто это мог сделать?

– Не знаю.

– Мужчина или женщина?

– Могла и женщина, для этого особой силы не нужно. Только подушкой накрыть и прижать. Ее многие не любили, как и нашу «царицу» Тамару.

– Вы говорите про Тамару Рудольфовну?

– Вот именно. Она тоже всех достает.

– В тот вечер в здании хосписа было четверо сотрудников и девять больных, не считая тех, кто был в реанимационных палатах под капельницами. Все правильно?

– Нет, неправильно. Ночью в здании нас было трое: Мокрушкин, Зинаида и я. Четвертого не было.

– Да, верно. Но четвертый был рядом. Ваш сторож Асхат, он был в соседнем здании.