Дом одиноких сердец

– В нашем хосписе убийства происходят каждый день, – буркнула она, – это нормально в таких заведениях, как наше.

– В каком смысле убийства? – не понял Дронго.

– Конечно, не в прямом, – усмехнулась она, – здесь обитают люди, приговоренные к смерти своими близкими и родными.

– Почему так жестоко?

– Не жестоко. Это правда. Если у вас есть приличные дети и внуки, то вы останетесь дома и умрете в окружении близких. А если вы не смогли их нормально воспитать, то вас отправят сюда, где вы умрете в окружении чужих и не очень любящих вас людей, которые только и мечтают, чтобы поскорее от вас избавиться.

– У вас чудесные врачи.

– Я не имела в виду врачей. Здесь пациенты, каждый из которых приговорен к скорой смерти из-за своей болезни. И каждый понимает, что приговор довольно скоро будет приведен в исполнение. Возможно, даже радуется, когда смертельная секира бьет по чужой шее, а не по вашей.

– Не думаю, что радуются. И насчет родных вы не правы. Лежащая в соседней палате Антонина Кравчук сама ушла сюда, чтобы девочки не видели ее в таком состоянии. Разве это не жертва?

– С ее стороны – безусловно. Но она не подумала, какой нравственный пример подает своим девочкам. Ведь завтра и их отправят в подобное место, когда они оступятся или упадут. Она не подумала, как тяжело троим девочкам расти без матери. Типичный материнский эгоизм, – в сердцах произнесла Тамара Рудольфовна.

– Я бы назвал это материнским героизмом.

– Ну, тогда вы романтик. А я прагматик. И я знаю, что бывают неблагодарные дети, которым нет дела до материнских слез.

– Мне кажется, что многое зависит от воспитания самих родителей, – осторожно возразил Дронго.

– Ничего не зависит, – вздохнула она. – У меня был муж, который всю жизнь жил за мой счет. Такой типичный альфонс. Не очень утруждал себя работой, почти ничего не зарабатывал. Но зато любил порассуждать о разных нравственных императивах. Кончилось это тем, что он стал изменять мне с нашими домохозяйками и кухарками. И я его прогнала. Но дурная кровь перешла к моему сыну. Мой собственный сын, которого я определила в элитную школу, одевала, кормила, обувала, нанимала педагогов по английскому и французскому языку, оказался похожим на отца, а не на меня. Я дала ему образование в Великобритании, когда об этом никто еще и не мечтал, прекрасную пятикомнатную квартиру в городе, устроила его работать в самую перспективную компанию и даже женила его на дочери моих знакомых, чтобы отец девочки мог поддерживать его в трудную минуту. Так вот, он смертельно обиделся на меня, узнав о том, что свою трехкомнатную квартиру я оставила племяннице, у которой погиб муж и которая ютилась в коммуналке с тремя детьми. Вот так. И у меня нет даже возможности объяснить моему отпрыску, что он не прав и я сделала для него гораздо больше, чем для всех остальных людей, вместе взятых. Но он решил порвать с матерью. Таково было его решение. Жаль, что мои внуки не навещают меня, но там, очевидно, сказывается и запрет родителей. Невестка тоже оказалась не подарком. Как теперь я должна к ним относиться? Делать вид, что ничего не происходит? Конечно, нет. Я обижена и не скрываю своей обиды. Я уже распорядилась, чтобы на мои похороны не пускали этого негодяя, который когда-то назывался моим сыном.

Дронго потрясенно молчал. Истоки ее раздражения становились понятны. Он огляделся по сторонам. На кровати лежал небольшой «дипломат» с цифровым замком, в углу – стопка книг.

– Возможно, он еще одумается, – предположил он.

– Когда? После моей смерти? – зло усмехнулась она. – Давайте не будем говорить о материнском героизме и сыновней благодарности. Я знаю, чего все это стоит. Так почему вы ко мне пришли? Неужели у нас действительно кого-то проткнули ножом или застрелили? Должна вам сказать, что это почти невозможно. И не потому, что мы здесь такие сильные духом и можем оказать сопротивление. Как раз наоборот – возможно, многие из нас не захотят даже сопротивляться. Но наши собаки все чувствуют. Они сразу почувствуют чужого. И еще одна странная особенность: как только кто-то умирает, они это чувствуют. И их протяжный вой слышен в каждой палате. Так кого у нас убили?

– Генриетту Андреевну Боровкову, – сообщил он, внимательно глядя на реакцию женщины.

Она не вздрогнула, не испугалась, даже не изменилась в лице. Только как-то невесело усмехнулась:

– Все и должно было так закончиться. Она так и не захотела измениться, даже попав в нашу компанию.

– Говорят, что у вас с ней иногда случались споры.