Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

Несколькими кварталами дальше, невдалеке от вокзала, с места медленно трогается груженная мебелью и картонными коробками синяя машина. Это старый грузовик с высокой посадкой, выкрашенный в неприятный синий цвет, прошедший миллион километров и сильно пострадавший от резкого торможения и переключения скоростей сменявшимися шоферами. Перед синим грузовиком узкая улочка запружена машинами. Проезжая мимо бара, водитель пригибается, но не видит ничего, кроме тени в глубине зала. Он устал, ему хочется есть, а может быть, мешает слишком сильный свет, который отражается от плавящегося асфальта. Водитель щурит глаза, морщится. Синий грузовик быстро едет по узкой улочке, и, когда он проезжает мимо подъездов, рычание мотора усиливается. В кузове поскрипывает мебель, ударяются друг о друга картонные коробки с вещами. Тяжелый запах мазута наполняет кабину, перемешивается с голубым дымом, растянувшимся по всей улице. Старый грузовик равномерно раскачивается, трясется, рвется вперед и чем-то напоминает разгневанное животное. Перед его капотом взлетают голуби. Почти не замедляя хода, он минует перекресток, еще один перекресток, вероятно, тот миллион километров, что он проехал по улицам города, дает ему приоритетное право проезда.

Вторая, третья, вторая. Скорости скрипят, мотор стучит, делает перебои. В витринах магазинов быстро скользит синий силуэт, немного напоминающий разъяренное животное.

Там, на тротуаре дама в синем костюме по-прежнему ждет. Она только что, вот уже в третий раз, посмотрела на часы, но стрелки, кажется, остановились в этом бессмысленном положении: двадцать пять минут второго. О чем она думает? Ее раскрасневшееся лицо бесстрастно, солнечный свет едва оттеняет впадины глаз, нос, подбородок. В ярком солнечном свете она напоминает гипсовую статую, застывшую на краю тротуара. Только черная кожа ее сумочки и туфель, отбрасывающая блики света, кажется живой. У ног ее лежит, слегка запрокинувшись назад, тень, вся сжавшаяся и похожая на сброшенную шкуру. Может быть, дама ни о чем не думает, даже о том автобусе номер семь, который должен прийти, а пока едет где-то вдоль пустых тротуаров, останавливается, чтобы подобрать двух учеников, идущих в лицей, а потом старика в сером костюме. Ее мысли остановились и тоже ждут. Она просто смотрит перед собой — то на мопед, проезжающий мимо с диким ревом, то на автомобиль, скользящий по асфальту с характерным теплым шумом мокрой улицы.

Все вокруг неспешно, но что-то готово обрушиться на мир словно молния, вспыхнуть по всему городу, словно знамения, словно сверкание безумного света. Все вокруг спокойно, как во сне, и в то же время чувствуется некое возбуждение, подавляемые крики, ярость.

Мартина едет впереди Тити, она мчится по безлюдным улицам и так наклоняет свой мопед на поворотах, что педаль скрежещет по асфальту, разбрасывая вокруг снопы искр.

Горячий воздух наполняет ее глаза слезами, проникает в рот и ноздри так, что ей приходится отворачиваться в сторону, чтобы дышать. Тити едет сзади в нескольких метрах от нее со своими огненными, развевающимися на ветру волосами, тоже пьяная от скорости и запаха газов. Езда по кругу через город сначала уводит их далеко, а потом постепенно, улица за улицей, возвращает к остановке автобуса, где ждет дама с черной сумочкой. И это круговое движение тоже их опьяняет, движение, которое осуществляется вопреки пустынности улиц, вопреки молчанию белых зданий, вопреки ослепляющему их жестокому свету. Езда мопедов по кругу оставляет борозду в безразличной земле, делает более слышным зов, и именно ради того, чтобы довести до предела это головокружение, катятся вдоль улиц и синий грузовик, и зеленый автобус, катятся именно для того, чтобы круг замкнулся.

В новых домах, по ту сторону от похожих на потухшие глаза окон незнакомые люди, защищенные мембранами своих занавесок, ослепленные пестрящими экранами своих телевизоров, едва живут. Они не видят ни жестокого света, ни неба, они не слышат пронзительного зова мопедов, который похож на крик. Может быть, они даже не подозревают, что это их дети мчатся по этому кругу, их дочери, с еще по-детски нежными лицами.

Сидя в камерах своих запертых квартир, взрослые не знают, что происходит снаружи, не хотят знать, кто носится по пустынным улицам на безумных мопедах. Да и как это узнать? Они — узники гипса и камня, цемент завладел их плотью, закупорил их артерии. На серых экранах телевизоров мелькают пейзажи, события, персонажи. Картинки зажигаются, гаснут, заставляя мерцать голубые блики на неподвижных лицах взрослых. А снаружи, при свете солнца остается место лишь для грез.