– Нет. Я сказала им,
– Полагаю, непросто. А что с Орестом? Он пришел в себя?
– На пару дней – да. Когда мы располагались на ночлег, я сама готовила ему еду, давала воду, предварительно пробуя ее, и какое-то время мне казалось, что это помогает. И это
Затем, через несколько дней после отбытия из Халкиды, я получила весточку: Менелай был в Эгии. Вначале он, как и обещал, прибыл в Микены, но, узнав, что мы уехали, тут же собрался следом за племянником, чтобы сопровождать нас, по его словам, в нашем благочестивом путешествии и оказывать нашим благим начинаниям всяческую поддержку, на какую только способен простой царь Спарты. Если бы он настиг нас, мне бы никогда не удалось излечить брата от хвори. Его бы выставили на обозрение перед всеми царями Греции; и он лишился бы своего трона. Нам пришлось бежать. Я велела отряду разделиться. Большую часть я послала в городок на холмах у моря, где расположен храм Афродиты, велев бить в барабаны и дуть в трубы, будто бы Орест там и все еще погружен в молитвы. А с теми, на кого могла положиться, с самыми доверенными слугами и служанками, я поплыла на Итаку.
Этим заявлением Электра, похоже, завершает свою историю, и некоторое время женщины в молчании продолжают месить жирную грязь под высокими стенами фермы Лаэрта. Я скольжу позади них, жадно ожидая продолжения беседы, но в то же время наслаждаясь тем, как в этих родственных душах вспыхивают и опадают, словно пламя страсти, несказанные слова. Наконец Пенелопа произносит:
– Что ж, сестра, хорошо. Ты уже здесь. Я надеялась, что в свой следующий приезд на эти острова – если бы он состоялся – ты прибудешь с богатыми дарами и грозными речами, в которых велишь женихам вести себя достойно, дабы не навлечь на их головы гнева Микен и прочего… Но, полагаю, это было немного наивно с моей стороны с учетом всех обстоятельств. Однако, пожалуйста, на будущее помни: мы здесь особо ценим слитки меди и бочки с солью. Но пока, принимая во внимание, что все это сейчас недоступно, что ты надеялась найти на Итаке?
– Ничего сверх того, что ты уже предоставила. Убежище, где мог бы скрыться мой брат.
– Как просто у тебя это звучит.
– А это не так? Итака прекрасно все прячет.
Пенелопа вздыхает, но не находит слов для возражений.
– Ты считаешь, те, кто травит его – если все дело в яде, а не в недуге, вызванном чувством вины…
– Нет никакой вины! – рявкает Электра слишком резким, почти визгливым голосом, и он, как кажется Пенелопе, весьма напоминает голос Клитемнестры. Возможно, Электра тоже слышит это, поскольку, отпрянув, повторяет уже тише: – Нет никакой вины.
– Ты считаешь, что те, кто травит его, приплыли сюда с вами? Что вам не удалось вырваться из их когтей?
– Именно. Я надеялась, покидая Микены… но этого оказалось недостаточно. Надеялась, распрощавшись с большей частью свиты… но и этого не хватило. С каждым шагом я вижу, что предательство, попрание моей веры все глубже.
На это Пенелопа не отвечает; то, о чем Электра говорит сейчас с таким гневом, в доме Одиссея, – обыденное ежевечернее развлечение. Но сообщает:
– Я послала за жрицей этого острова. Она разбирается в травах, и из тех женщин, что обращаются к ней за помощью, умирают весьма немногие, что определенно отличная рекомендация для лекаря.
– Жрица? Не жрец? Разве на Итаке нет служителей Аполлона?
– Есть один, но он постоянный гость на пирах хозяина доков, чей сын Антиной – один из женихов в моем дворце. Сомневаюсь, что тебе хотелось бы пустить слухи в эту толпу. Кроме того, он считает недостойным лечить женщин, а поскольку их на острове большинство, у него не так уж много пациентов для практики.
– Ты доверяешь этой жрице?
– Не меньше, чем прочим. Она – старшая в храме Артемиды.
Услышав это имя, Электра едва слышно выдыхает.
– Говорят, западные острова под защитой божественной охотницы. Какая-то история с иллирийцами – или аргивянами, – грабившими твои земли? Найденные корабли были сожжены, трупы утыканы стрелами – не иначе как вмешательство богов, да? Какая удача, что твое неоспоримое благочестие помогает получить столь необходимую благосклонность богини.