Дом Одиссея

«Сделай это, – шептала я. – Сделай. Стань заметной. Стань женщиной. Стань свободной».

Парис, к его чести, оказался нежным любовником. Елена и понятия не имела, что такие бывают.

«Так вот каково это, – думала она, когда он смотрел ей в глаза и клялся всегда прислушиваться к ее словам, уважать ее желания, – наконец-то стать женщиной».

Глава 15

У Елены Троянской – точнее, у Елены Спартанской – две служанки, никогда не оставляющие ее одну. Их зовут Трифоса и Зосима. Они непохожи на прочих женщин во дворце Менелая. Его дворец полон плененных матерей, угнанных в рабство дочерей, избитых сестер, о которых он говорит: «Им ни к чему разговаривать, чтобы выполнять свою работу, так?» Если услышат, что рабыня говорит на языке Трои, ее ждет смерть; если услышат, что служанка слишком много болтает, ее ждут разные наказания, со временем становящиеся все суровее.

Трифоса и Зосима непохожи на этих женщин. На их спинах нет шрамов. Они надушены так же, как и их подопечная. Их туники мягкие и тонкие, они носят золото на запястьях и предплечьях. И когда Эос с Автоноей подходят представиться в качестве старших служанок Пенелопы, готовые услужить, готовые заверить, что высокая гостья будет обеспечена всем, что ей потребуется, Трифоса оглядывает Эос сверху донизу, цыкает и поворачивается к итакийской служанке спиной. На лице Эос вспыхивает возмущение, даже гнев. Но она тут же ругает себя за то, что позволила проявиться даже малейшему признаку раздражения, и лицо снова каменеет. Автоноя же просто улыбается уголком губ. Эти спартанские красавицы, выряженные в жемчуга и спесь, возможно, и считают, что стоят выше всех других служанок, даже в чужих домах, но Автоноя узнаёт раба, когда видит его, даже если официально о рабстве речи не идет. Она узнаёт в них женщин, ужасно гордящихся тем, насколько хорошо им удается выносить страдания, и с этим отворачивается, ведь Трифоса и Зосима больше не представляют для нее никакого интереса.

На людях Елена ослепительна, но скромна, она машет собравшимся, будто те здесь только ради нее, легко шевеля пальчиками, как если бы здоровалась с ребенком. Никто не машет в ответ. Наконец в момент просветления Медон толкает локтем одного из редких, крайне редких на Итаке мужчин, способных удержать щит и копье.

– Труби в рог и бей в барабан!

Рог звучит так, словно титан пускает ветры, но, во всяком случае, достаточно громко и торжественно, чтобы разрушить тишину, повисшую над замершей гаванью. Барабаны, старые и обвисшие, извлекаются только по большим праздникам, когда жрецы из храма Афины решают, что стоит поднять город пораньше и напомнить о том, какая именно богиня ему покровительствует.

Процессия направляется во дворец. У итакийцев явные сложности с порядком следования. Всем понятно, что Пенелопа, скорее всего, должна идти где-то в начале, но, увы, ей также надо быть где-то в конце, чтобы поддерживать вежливую беседу с Менелаем. К счастью, он берет это на себя.

– Фантастические у вас здесь места, – заявляет он, когда они проходят мимо рынка, воняющего рыбой, и вереницы покосившихся домишек, построенных один над другим, как в старом улье на кривом дереве. – Не поверишь, Одиссей, бывало, болтал о них без умолку. «О Итака, – говорил он, – чудесное место, сплошь море и небо». Особенно часто вспоминал небо, «золотое», твердил, «золотое»! А мы все – да-да, само собой, небо – это здорово, но что насчет ваших женщин, женщин; и знаешь что – у меня такое чувство, будто я с тобой знаком, отлично знаком, правда; боги, он так о тебе говорил, что казалось, будто ты с нами в тех дюнах.

Пенелопа осознаёт, что технически у Менелая были более долгие и, определенно, более насыщенные отношения с ее мужем, чем у нее самой. Она знала Одиссея всего несколько лет, прежде чем он уплыл на войну, причем большая часть этого времени уходила на знакомство с ее новыми обязанностями в качестве царицы: уход за оливковыми рощами, присмотр за овцами, основы выгодной торговли с поставщиками леса с севера – с редким романтическим ужином, вклинивающимся в ежедневные труды. В то время как Менелай просидел в дюнах бок о бок с Одиссеем больше десяти лет, поделенных на долгие периоды невыносимой скуки и ожидания хоть каких-нибудь событий и краткие вспышки жестоких, смертельно опасных боев. И то и другое помогает достичь крепких отношений, которых, если признаться себе честно, у Пенелопы с мужем не сложилось.

Это ощущение вызывает удивление, а точнее даже беспокойство.

– А твой дворец! Чудесно. Чудесно! Сразу видно мастерство, да? История! Прочие цари говорили: золото, мрамор, искусство – искусство! Но Одиссей утверждал, всегда утверждал, что дворец должен быть крепостью, производить правильное впечатление, сразу показывать, что у хозяина на первом месте, а это достойно восхищения, правда? Достойное восхищения упорство – вот то самое слово: упорство. Итакийцы чудовищно упорны!