Дом Одиссея

– Ты прав, конечно. Конечно, ты прав. Я так старалась стать достойной своего мужа. Я не видела его почти двадцать лет, а теперь и сын мой отправился в море на поиски отца, и я… Я боюсь, что мучаю себя ложными надеждами, безрассудными мечтами. Даже когда я поверила, что свободна от них, они вернулись, чтобы мучить меня. Разве это не глупо?

Менелай нежно пожимает ее руку. Ни один мужчина не подходил к ней так близко вот уже очень-очень давно, но все в порядке. Менелай – муж Елены, царь, названый брат Одиссея. Обычные правила не распространяются на таких, как он.

– Я видел твоего сына, – говорит он, и Пенелопа едва не запинается о собственные ноги.

Он удерживает ее, даже глазом не моргнув, не сбившись с шага и не переводя дух: легкое дело, ожидаемое, предсказуемое дело.

– Юный Телемах – замечательный парень, он прибыл в Спарту в поисках новостей об отце. Ты неплохо его воспитала с учетом всех обстоятельств. Приятный сильный голос, хорошие манеры, крепкая и точная рука – по нему и не скажешь, что воспитывался женщинами! Конечно, мы не смогли ему помочь. Но просто, увидев мальчика, я расчувствовался чуть ли не до слез. Я правда скучаю по твоему мужу – мы все скучаем. Само собой, между нами были и разногласия, но, в конце концов, на Одиссея всегда можно было положиться. И мне очень жаль, что мы не смогли сообщить твоему сыну лучших новостей – никаких новостей, я имею в виду. Плохих – тоже. Просто никаких новостей о твоем муже.

Тело Пенелопы двигается, и она – в нем, на данный момент этого достаточно. Соломенная шея с трудом удерживает кивающую голову из свинца.

– Понимаю, – выдыхает она. – И это было… недавно?

– Не прошло и пяти лун.

– Пять лун. Да. Благодарю тебя. Я рада, что… Отрадно знать, что Телемах в порядке. Благодарю.

Он останавливается так внезапно, что Пенелопа едва не врезается в него, когда он поворачивается, чтобы взять обе ее руки в свои. Смотрит сквозь покрывало прямо в глаза, сжимает ее пальцы своими, кланяется.

– Я брат твоего мужа, – заявляет он. – И Итака всегда будет под моей защитой.

Затем целует ее пальцы.

Губы к коже.

Влажный след от его рта ощущается даже после его ухода. Это самое чувственное действие, совершенное мужчиной по отношению к ней за последние двадцать лет, и, наконец добравшись до своей комнаты, Пенелопа трижды моет руки и меняет платье.

Глава 16

Пир.

Менелай привез собственное вино.

Это возмутительно, настоящее оскорбление! Ни один хозяин и подумать не может о том, чтобы позволить гостю принести чашу с питьем или блюдо с едой к пиршественному столу. Это нарушение самых священных традиций их земли, просто невообразимо. Но Менелай – не обычный гость, а Пенелопа, что ж, она…

– Ты прошла через столько бед, через столько невзгод, сколько не должно встречаться на пути ни одной женщины, – увещевает Менелай, пока его слуги вносят амфоры с кораблей в зал. – Совсем одна, без мужа, без защиты мужчины, и я бросил тебя. Да, бросил – не спорь! Не желаю слышать ни слова, я бросил тебя, подвел Одиссея, подвел моего кровного брата, позволив его жене страдать на этой скале столько лет, а ведь ты еще и спартанская царевна. Даже все вино из виноградников Лаконии не позволит заслужить твое прощение, а потому, дорогая сестра, я должен загладить вину. Должен. Если ты откажешь мне в этом – значит, проклянешь. Я позабочусь о том, чтобы западными островами больше не пренебрегали. Позабочусь, чтобы ты была под надлежащим присмотром.

Вино очень крепкое, даже разбавленное водой, и за его сладостью прячется отчетливый терпкий привкус кислинки.

Эос шепчет на ухо Пенелопе, наполняя ее кубок:

– Спартанские солдаты расходятся по острову.

– Они причинили кому-нибудь вред?

– Нет пока.

– Отправь сообщение Приене. Скажи женщинам спрятать свои копья и луки.

Барды в зале тоже из спартанцев.

– Лучшие, лучшие во всей Греции! – объясняет Менелай в ответ на тихий вздох Пенелопы, скрывающий вспышку негодования, оттого что ее музыкантов заменили. – Я привез их из Афин, они играют такую музыку, самую прекрасную музыку, которую тебе доводилось слышать. Не хочу оскорбить ваших местных ребят, конечно, но ты должна это услышать – и если только тебе не понравится, я тут же велю их всех утопить, без возражений, клянусь!

Менелай поклялся. Очевидно, все так и будет. Они слушают, как поют барды из Афин, спасая свою жизнь, и Пенелопа понимает, что ее обыграли. Клитемнестра заявила бы, что музыка совершенно ужасна, лишь бы настоять на своем, и гордо стояла бы на причале, с которого мужчины с привязанными к ногам камнями отправились бы на дно морское. Но Клитемнестра мертва, убита за то, что так походила на мужчину, а Пенелопа не может избавиться от мысли, как неудобно будет после отбытия спартанцев вылавливать трупы бардов, чтобы те не отравили воду трупным ядом.