Дом окон

Возможно, идея с рассылкой новостей о бракосочетании людям – определенным людям – была не самой лучшей из моих идей. После этого звонка мы не общались с матерью полгода. Это предположение снова подтвердилось, когда я увидела разъяренного Теда на пороге своей квартиры.

* * *

Яйца бенедикт растеклись по тарелке желтым пятном, от тоста остались одни крошки, я пила уже третью чашку кофе без кофеина и два раза была в уборной. Я прочла все статьи в газете и поколдовала над кроссвордом. Я взглянула на часы. Если попросить чек, то к тому моменту, когда я расплачу́сь, пора будет ехать за Роджером. Я сложила газету и подозвала официанта.

* * *

После нашей свадьбы Роджер не стремился к общению с Тедом. Он надеялся, что ему сообщит Джоан, хотя ей он тоже ничего не сказал. О нашей свадьбе ей рассказала подруга, знакомый которой работал в Ратуше, в тот же день, когда мы запросили разрешение на заключение брака. Представляешь? Вот тебе и маленький городок. Джоан в тот же вечер позвонила мне и оставила крайне неприятное сообщение на автоответчике. Самое смешное – она решила, что я залетела от Роджера; она пыталась съязвить, но попала в самую точку. Нас это должно было разозлить – и Роджер немного взбесился, – но в итоге только рассмешило. Я считала, что нам не стоит отказываться от Теда, надо выйти с ним на связь. Я не могла ему позвонить, а Роджер бы не стал. Мне показалось, что будет вполне уместно отправить открытку. Понимаешь, он ведь был ребенком и Роджера, разве Джоан имела исключительное право на сына? Господи, если им удалось разобраться с домом, то и с сыном должно было получиться. Судя по тому, что Роджер мне рассказывал, Тед был смышленым парнем. Я была уверена, что он оценит мой жест.

Но я немного просчиталась.

* * *

Как только я приехала в Ратушу, меня сразу направили в здание суда. Через пятнадцать минут привели Роджера и Теда, а через десять минут появился судья. Отец и сын провели ночь в полицейском участке. Оба выглядели паршиво. Роджер был явно измотан и все еще в ярости. Как и Тед. Клянусь, если бы не копы, они бы снова вцепились друг в друга. После предъявления обвинения я встала и обратилась к судье – не той, которая нас женила; судья был мужчиной, его звали Брейс – и постаралась объяснить произошедшее таким образом, чтобы вся вина легла на меня. Я говорила, что с отцом Теда мы сошлись в довольно сложный период его жизни, и Тед, должно быть, это болезненно переживал. Когда мы поженились, я отправила Теду открытку с новостью в качестве жеста доброй воли. Однако, не имея никакого контекста для моего поступка, Тед воспринял его как оскорбление, и я, несомненно, должна была это предвидеть. Неудивительно, что его это разозлило. Что касается Роджера, то я ни словом не обмолвилась мужу о том, что послала его сыну от первого брака открытку, так что он никак не ожидал того, что к нам заявится Тед. Ситуация быстро вышла из-под контроля. Роджер среагировал на агрессию Теда, а там уже приехала полиция. Да, они вели себя безответственно и незрело, но все это одно большое недоразумение. Я так хорошо отыграла, что они отделались выговором «больше никогда так не делайте». Я всегда знала: из меня бы получился отличный адвокат.

Мы направлялись к машине, когда к нам подошел Тед. Не знаю, что он собирался сказать. Дружелюбия на его лице было мало, но на нем больше не отражалась всепоглощающая ярость. Он схватил Роджера за руку и сказал: «Погоди».

Роджер застыл на месте и холодным как лед голосом сказал: «Убери руку». Он сказал это… Его голос был другим, пугающим, и я остановилась как вкопанная. Клянусь, я никогда не слышала, чтобы он разговаривал таким тоном. Я никогда не слышала, чтобы кто-то так говорил. От произнесенных слов затрещал воздух. Тед отдернул руку. А Роджер продолжал ледяным голосом: «Молодой человек, всё лучшее, что должно было быть в тебе, стекло по ноге матери. Ты всегда был для меня большим разочарованием: начиная с неспособности прочитать даже простейшую книгу и снисхождения к своим прихотям подросткового возраста и заканчивая слепым подчинением авторитету, которое ты считаешь карьерой. Ты опозорил и опорочил нашу семью. Ты – ничто, всегда был и будешь. С этого момента я прекращаю быть твоим отцом; ты больше не мой сын. Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя. Я разрываю все связывающие нас узы; мы больше не одной крови. Пусть душа твоя не знает покоя даже после смерти; пусть вечной будет твоя незавидная доля. Я тебя не знаю и знать не хочу. Всего хорошего, сэр». Роджер поковылял к машине, глядя прямо перед собой. Я и Тед стояли без движения. Я хотела было сказать Теду хоть что-нибудь, но прежде, чем успела начать, он процедил: «Как скажешь!» – и зашагал прочь.