Дом окон

Не только потому, что он все больше и больше времени проводил в своем рабочем кабинете – так случалось, когда он с головой уходил в очередную книгу или статью, – и не мне было его упрекать после того, как я провела почти четырнадцать часов подряд в библиотеке на втором этаже дома, раскинув вокруг компьютерного стола найденные материалы по Бельведеру. Нет, дело было в том, что, когда мы все-таки виделись, когда он приносил мне обед или ужин, – а приносил он почти каждый день, – или ждал, когда я приду в кровать, – а это делал он все реже и реже, – он выглядел все более и более неспокойным. Подавленным. Он наклеивал улыбки. Подпрыгивал от неожиданности, когда я пыталась приобнять его со спины. Если я брала его за руку или клала руку на его плечо – ну, знаешь, как обычно касаются друг друга супруги, – то словно прикасалась к высоковольтному проводу. В воздухе витал запах озона. В течение нескольких дней после Общей Странности я взяла на заметку изменения в его поведении. Произошедшее не повлияло на меня так, как на него, но я не была закоренелым рационалистом, как Роджер; однако же, я закапывалась в книги, так что, может быть, все-таки повлияло.

С каждым днем Роджеру становилось все хуже. Пару раз я прямо спрашивала его, что случилось, но он качал головой и уходил из библиотеки. Еще пару раз – в библиотеке и на кухне – он начинал мне что-то говорить, но замолкал, не закончив предложения. В ту, вторую, неделю, когда мое исследование было в самом разгаре, я продолжала себе обещать, что собираюсь разобраться, что происходит с Роджером. Что вызвало эти изменения. Я не собиралась сидеть сложа руки, как тогда, когда он облажался по полной в университете. Но сначала мне нужно было закончить статью. Возможно, мне стоило уйти, сбежать, вместо того, чтобы каждый день уединяться в самом сердце опасности. Не буду говорить, что не сделала этого, потому что не хотела оставлять Роджера. Это неправда. Я знала: он никогда не согласится покинуть Дом, как бы плохо ему в нем ни было. Но, как бы странно это ни звучало, я тоже не рассматривала вариант с переездом. Не знаю, смогу ли объяснить, но будто то самое чувство, которое могло заставить меня с криками выбежать из дома, удерживало меня на месте.

В ту, вторую неделю кое-что произошло. Я лежала, свернувшись калачиком на диване, читая эссе Дерриды, о котором я прочитала в другой статье; я решила, что оно может быть полезным, но в итоге мое занятие можно было сравнить с попытками продраться через густые заросли. Нет, статья была не о Бельведере. А об Антонене Арто. Я запутывалась в обыкновенном предложении, перечитывая его снова и снова, стараясь извлечь из него хоть какой-то смысл, и расстроилась до такой степени, что хотелось отбросить страницы в сторону и больше к ним не возвращаться. Был вечер, около одиннадцати, а я без остановки работала с семи утра, и от этого было не легче. Я пыталась делать заметки, но из предложений они превращались в отдельные слова, а потом остались одни вопросительные знаки. Когда я добавляла еще один вопросительный знак к ряду других, я заметила фигуру, стоящую в дверях. Я решила, что Роджер наконец-таки пришел поговорить со мной, и сердце радостно екнуло.