Что же, меня ждал момент истины. Но что я должна была сказать? Что весь его вид, когда он держал в руках свои заказанные реликвии, отчетливо раскрыл мне всепоглощающую и подчиненную его желаниям природу работы, которой он занимался в своем рабочем кабинете? И поэтому я убежала… Куда? Забавно. Раньше я была предельно откровенна с ним, но так было в первые дни наших отношений. Мы кидались обидными словами, но все было нормально, потому что мы еще не знали друг друга, не понимали, насколько ужасны наши слова, и, поскольку мы оба находились в этих состояниях взаимного неведения, никакой обиды не было. А после говорить прямо в лоб стало труднее. Особенно о проекте, который занимал дни и ночи Роджера. Чем ближе мы становились, тем меньше оставалось места для оскорблений. Что же касается обморока, настигшего меня на лестнице… Эта информация только убедила бы его, что работа над проектом была не напрасной.
А разве не так? Кажется, тут есть небольшое противоречие. Я беру и объясняю все занятия Роджера отчаянной тоской по сыну, в то время как происходящее с самой собой описываю как паранормальное явление. И все же каждый случившийся эпизод подтверждал мои догадки о том, что Роджер совсем не понимал, что с нами происходило. Что происходило со мной. Но и я этого тоже не понимала. Все, что я знала, – теория Роджера не может объяснить случившегося со мной. После всего того, что я испытала в обмороке, желание сбежать из дома обострилось. И я соврала ему. Я взглянула на его обеспокоенное выражение лица и сказала:
– Я… Я устала, Роджер. Мне нужно отдохнуть.
Мышцы руки, обвившейся вокруг меня, напряглись.
– Что ты имеешь в виду?
– Что не сплю ночами, расхаживая за тобой по дому, а такое не проходит бесследно. Я так больше не могу.
– Тебе не нужно вставать каждый раз, когда я…
– Нет, погоди, – сказала я, – а что еще мне делать? Что бы ты сделал, если бы был на моем месте?
– И что же ты предлагаешь?
– Давай уедем на пару дней. Эдди упоминала, что Дом на Мысе свободен на этой неделе. Съемщики все отменили в последний момент. Слишком поздно размещать объявления о сдаче. Если я позвоню прямо сейчас, дом будет наш.
Заметив, как в его глазах нарастает неодобрение, я поспешила продолжить.
– Нам необязательно ехать туда на целую неделю – буквально на пару дней: я успею перевести дух, подзарядиться. Мы не останемся там долго, и ничего не нарушит твои планы. Дорогой, пожалуйста, мне это необходимо.
– Почему ты так уверена, что я не буду ходить во сне в Доме на Мысе? – спросил он.
– Стоит попробовать, – ответила я.
На его лице отражались противоречивые эмоции. Он кусал губы.
– Хорошо. Поедем на мыс.
Я уверена, если бы он не нашел меня в отключке на лестнице, то отказался бы от этой затеи. В лучшем случае, отправил бы меня одну. И я бы, скорее всего, поехала. Не знаю, смогла бы я однозначно решить, что важнее: остаться рядом с ним или хотя бы одному из нас выбраться из Дома на пару дней. Как бы то ни было, он видел, насколько я ослабла и стала уязвимой, и не стал спорить, – как правило, я считала такое поведение жалким и отвратительным, – но мы ступали на совершенно новый путь; мы летели по нему со скоростью сто километров в час, и если мне нужно было стать слабой и уязвимой, чтобы съехать с этой дороги на следующем повороте, то так тому и быть. Как только Роджер согласился на пару дней уехать на мыс Кейп-Код, я с трудом поднялась на ноги, пошатываясь спустилась по лестнице, продолжая опираться на Роджера, и позвонила Эдди по телефону в коридоре. Она была очень рада, что дом не будет простаивать пустым, и предложила немного скинуть цену. Я спросила, сможем ли мы въехать на следующий день, и Эдди ответила согласием. «Отлично, – сказала я, – завтра, по пути на автостраду, мы завезем вам чек».
Так мы и сделали. Рудольф де Кастри и его безумные теории могли подождать. Я собрала необходимые вещи и туалетные принадлежности для себя и Роджера. На следующее утро в восемь утра мы мчались по трассе 87.
Но перед этим… Сначала мне предстояло пережить еще одну ночь хождений. За день до поездки Роджер провел в кабинете весь день и весь вечер. В кровать он пришел уже за полночь. Я все думала, как перспектива скорого отъезда повлияет на его лунатизм. Либо он, чувствуя облегчение, будет спать как младенец, либо его ночное путешествие станет самым долгим. Как оказалось, оба предположения оказались неверными. Доведя его, по привычке, до третьего этажа, я собиралась прервать свои наблюдения и вернуться в постель. Так бы и сделала, если бы вдруг не осознала, что в ту ночь Роджер бормотал громче обычного, и слова его становились громче по мере приближения к рабочему кабинету. Я услышала, как он сказал: «Нож, ей-богу, нож» – и побежала за ним.