Дом оставленных снов (СИ)

Я глажу кору дерева. Она такая шершавая. Она такая грубая и резная. Ветви еще полны цветов и сочно зеленых листьев. Хорошо, что оно сохранило свой цвет. Я стою под его ветвями и мне спокойно. Да. Иногда мне бывает приятно и спокойно. Мне встречаются на пути предметы, которые не плохи собой. Они бывают красивыми и занимательными. Они вызывают смешанные чувства и они мне нравятся. Печалит только одно. Я знаю, что они останутся такими навсегда. Ничто больше не переживет трансформацию и ни что не станет на ноги. Очень много животных на моем пути. Они кому-то когда-то снились. Они были кому-то дороги. Возможно они даже жили среди людей, но их глаза остекленели. Их пасть застыла и лапы больше не догонят никого, они никогда не уткнутся мордой в чью-то руку. Для них все окончено. Это просто чучела памяти давнишней.

Я продолжаю идти, но мне уже не интересно. Я иду по инерции лишенный энтузиазма. И я понял одну важную вещь. Помимо страха и действий, время скрывает в себе тайну обязательного присутствия не только цели самостоятельной, но логического конца, что пропорционально создает ощущение задора. Отсутствие запланированного итога, не дает развиться воодушевлению, без которого пройти свой путь невозможно.

Я снова становлюсь апатичным. Я теряю смысл своего пути и бытия в целом. Я хватаюсь за слабые проблески задора, которые редко вспыхивают порой внутри меня. Однако самостоятельно подпитывать интерес не возможно. Что снова приводит меня к мысли о том, что одинокое существование невозможно. Оно тягостно и мучительно. По крайней мере с того момента, как к нему прививают время. Невозможно самовдохновляться до бесконечности. Для подобного нужен кто-то еще, своеобразный зритель, друг и критик в одночасье. У меня не хватает энергии ни для полного сумасшествия, ни для полноценной активности. Отсюда следует. Я не Бог. Я устал.

День сорок второй, наверное.

_____________

Я поиграл и я проиграл. Я остановился и не вижу в тумане конца. Значит предметов еще много. Значит можно продолжать движение, но я не хочу. Я уже не могу вернуться и эта оборвавшаяся связь с некой изначальной точкой, уже не печалит меня настолько, как раньше. Мне не грустно. Мне не тревожно. Мне просто хочется все это прекратить. Малодушие? Возможно. А есть ли у меня вообще душа? И что я есть как сущность? Неизвестно.

Моя игра была. Но сначала был просто я. Потом кто-то нашел меня и притащил сюда это. Потом я придумал игру во время на время, а может и наоборот, это время нашло меня. Уже не столь важно. Так вот, с момента начала игры я прошел длинный путь. Длинный как мне показалось. Мой выдуманный навязанный кем-то путь. И вот я пришел к тому, что я готов просить. Я никогда ничего ни у кого не просил. Да и нужды в этом не было. Что самое удивительное, не взывая о помощи, дано мне было все что окружает меня ныне. И если этот дар безвозмезден, отчего не смею я простить себе того в чем правда смущаюсь. Мне кажется, пора обратиться непосредственно к Богу. И пусть он обличит меня в моем малодушии, но я хотел бы это все завершить. Мне все равно, что будет с этими предметами в доме мое и так беспорядок, но дом мой не есть неотъемлемая часть меня. От чего же не обратить мои требы исключительно к собственному упокоению? Коль не обращался я ни к кому с момента создания моего, отчего не начать сейчас?

Верно же наблюдение мирян, что в беззаботности да бездействии редко обращено чаяние к всевышнему. Но стоит пресытиться и устать, как покрытое чело страданием и болью непременно вспомнит о небесах. Что ж, пора и мне помолится.

День сорок девятый, наверное.

_____________

В полуразрушенном домена окраине Куправы стоял неказистый домик. На рассвете в черную дверь постучали. Путникам открыла седая женщина. Она пригласила незнакомцев в дом. Она посадила гостей за скоромный стол. Ледяная вода вскипела и по чашам разлили горький чай. Незваные люди много говорили. Седая женщина устало слушала их. Непрошеные странники обещали защиту. Они все пили горький чай. Одинокая мать показала им сына, которого прятала сорок семь лет. Чужеземцы видели худое тело и не верили, что оно еще живо. Но чернявая ворожея подтвердила, что это именно тот сосуд, который путники так искали. Незнакомцы говорили, что они ищут ее сына уже давно. Восемь лет, для них большой срок. Но что для матери восемь лет, если за спиной десятки лет неподвижного страха?

Седовласая женщина рассказала паломникам, что сын ее от рождения спит. Гости кивали и удивлялись. Старуха предупредила чужестранцев, что боится за сына. Ей известно решение сильных мира сего, они понукаемые новым законом отбирают жизнь у таких, как ее чадо. Женщина плакала и не желала расставаться с сыном. Скитальцы снова обещали ей защиту. Вечером пили молоко.