Дом певчих птиц

– Не успел бы на станцию, рванул бы за тобой в Москву. Проснулся, а тебя нет… – Он отлепил меня от себя и осторожно поцеловал в губы. – Динка, я как только тебя увидел, так пропал, понимаешь? И ты не представляешь, как тяжело сдерживать себя каждую минуту, боясь тебя обидеть. Ты выросла, но в твоих глазах была все та же растерянность, что и пять лет назад. Я не хотел торопиться. А вчера понял, еще секунда – и уже не остановлюсь…

Я прижалась крепче и закрыла глаза, жадно впитывая мгновения и стук сердца Матвея. Как же хорошо…

«– То есть из-за этого на меня и валятся несчастья? А это получится исправить? Противоядие есть?

– Есть. Но оно находится в чужих руках, и от тебя мало что зависит».

Слова цыганки Элины я, конечно, не забыла. И теперь я знала, в чьих руках противоядие… В руках Матвея. И вот так получается, что с сегодняшнего дня они вовсе не чужие. Они самые родные.

– Я счастлива, – прошептала я, улыбаясь.

– Я прослежу, чтобы так было всегда, – ответил Матвей и погладил меня по голове вовсе не как младшую сестру. А как самую лучшую девчонку на свете!

Эпилог

Петербург. Далекое прошлое…

Отчего-то Аглае было страшно открывать синюю коробку с туфлями, и она не торопилась с этим. Но нельзя же пренебрежительно относиться к завещанию и последнему желанию Берты. Тем более, что старой хозяйки не хватает, в магазине певчих птиц все напоминает о ней.

Почистив клетки, убрав разлетевшиеся перья и пух, Аглая заварила чай с мятой и поднялась на второй этаж. Сегодня торговля будет плохой, с ночи льет дождь. Правда, к утру он стал значительно тише, но птиц не любят покупать в такую погоду, даже если очень хочется заполучить яркого поющего кенара.

Коробка уже несколько дней стояла на стопке толстенных книг. И Аглая сначала смахнула указательным пальцем недавнюю пыль с корешка одной из них, затем помедлила, сняла серую крышку и отложила ее в сторону.

Туфли, оставленные Бертой, были большие и старые, стоптанные, потрепанные временем. Пряжки давно потеряли блеск, темно зеленая ткань в некоторых местах разлохматилась. Ничто не украшало их.

Вынув сначала одну туфлю, потом другую, Аглая наклонила голову набок и простояла так некоторое время, пытаясь вспомнить: надевала их когда-нибудь Берта или нет? Но память не дала точного ответа, старая хозяйка магазина любила исключительно красивые туфли, особенные. Так интересно было на них смотреть! Вот только последнее время у Берты болели ноги, и она редко надевала узкую обувь.

На дне коробки лежала записка, и Аглая поспешила ее прочитать.

«Надень туфли и подойди к окну».

– Хорошо, – сказала она, будто Берта стояла рядом и могла ее слышать.

Размер не подошел, но все же туфли были не слишком велики и вполне удобны. Расправив юбку, убрав за ухо светлую прядь волос, Аглая подошла к окну. Странно, что Берта попросила ее об этом.

Прохладное утро, растянувшиеся по небу тучи, мокрая улица, редкие прохожие…

Она не сразу поняла, что картинка меняется. Люди невероятным, непостижимым образом превращаются в вытянутые сосуды, наполненные белым и черным светом. Добром и злом. Нет, это не раскрашены в разные цвета души, это судьбы – у каждого своя, короткая или длинная. Кто-то получит счастья в избытке, кого-то ждут радости и горести в равной степени, а кто-то идет по улице весь темный, и лишь там, где сердце – светло, и бьется за завтрашний день отчаянная надежда.

Разве это справедливо?

Аглая приложила руку к оконному стеклу и замерла, глядя на моросящий дождь. Она почти сразу почувствовала, как тепло ладони смешивается с холодом улицы, устанавливая пока хоть и маленькое, но равновесие.

Испугавшись новых ощущений, Аглая отдернула руку и сразу посмотрела на маленькую девочку-беспризорницу, бегущую вдоль серого дома напротив. Так мало белого, и столь много черного…

– Берта, что ты хотела мне сказать? Я могу это исправить?