Дом пламенных клятв

О, как же вздулись вены на висках Юстуса!

– Разумеется, нет, Маэцца.

Может, Данте и стал другим человеком, но его желание очевидно – полностью завладеть Люче. Чего жаждет Юстус Росси? Человек, чьи устремления неясны, – страшный враг. Единственная надежда, что Мериам, женщина, очевидно, хитрая, знает, чего он хочет.

Боги… на нашей стороне Мериам! Не плевать ли, чего там хочет Юстус?

Я оглядываюсь на нее и обнаруживаю, что ее пристальный взгляд из-под тяжелых век впился в меня. Она бледная, прямо как бюст, который повредил Данте. Я только сейчас осознаю, чье лицо он изображает: Ксемы Росси. Скульптору удалось в совершенстве передать едкий взгляд древней фейри и острые, как бритва, морщины, к тому же он добавил ей на плечо безупречную копию ее мертвого попугая – единственного животного, которое мне противно.

– Ладно! – рявкает Данте. – Не убивайте кузнеца. Но начни обучать нового. – Затем он окидывает меня взглядом: изодранную рубашку и перепачканные замшевые штаны. – Искупайте Фэллон и переоденьте в нормальную одежду, в которой она не будет похожа на ракоччинского мальчишку.

Я ощетиниваюсь.

– Я не ребенок, Данте! Не надо меня купать, я с удовольствием искупаюсь сама. – Пальцы сжимают рубашку с такой силой, будто на ее месте – шея Данте.

Король не спешит уходить, его пристальный взгляд вновь скользит по мне.

– Не оставляйте ее одну ни на секунду.

– Разумеется, Маэцца.

– И еще кое-что, Росси. Найди бумагу. Да побольше. Я хочу использовать этот месяц ожидания, чтобы выучить все печати, известные шаббинскому народу.

– Немедленно распоряжусь, чтобы доставили пергамент и чернила.

– Чернила не нужны. Я буду использовать кровь Фэллон. – С жестокой улыбкой на губах, он разворачивается и выходит из хранилища. – Свежую.

Пульс подскакивает, ударяя по коже с раскаленной яростью, затем подскакивает вновь, на этот раз от опасения. Поскольку мы теперь женаты, он сможет использовать мою магию и поймет, что заклинание Мериам сработало. Я оборачиваюсь на свою шаббинскую землячку, однако ее взгляд прикован к Юстусу, который смотрит на нее в ответ. Они не обмениваются ни словом, тем не менее кажется, будто между ними идет разговор.

Должно быть, она чувствует на себе тяжесть моего взгляда, потому что бормочет:

– Не волнуйся. Я покажу ему ненастоящие печати.

Я кошусь на Юстуса: вроде бы он прекрасно разбирается в символах.

– Боишься, что я научу его настоящим? – Губы Юстуса расплывается в ухмылке.

Я округляю глаза.

Пялюсь на него.

На Мериам.

О. Мои. Боги!

Юстус понимает шаббинский!

А Мериам… она даже глазом не моргнула!

– Идем. Твоей бабушке нужно отдохнуть.

Голова Мериам клонится к плечу, и Юстус шагает вперед, держась так прямо, что волосы, собранные в длинный хвост, едва колышутся при движении.

– Я не дам этому фейри ни капли своей крови! – шиплю я, когда веки Мериам смыкаются в изнеможении.

Юстус замирает на мгновение, разворачивается и подходит ко мне вплотную; мне приходится задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Он, может, и ниже Лора или Данте, тем не менее Юстус Росси – мужчина внушительного роста.

Приглушенным голосом он говорит:

– Если откажешься, то подпишешь смертный приговор Энтони. Этого ты хочешь?

Сердце барабанит о ребра.

– Разумеется, нет!

Он немного повышает голос:

– Тогда придется побыть чернильницей Данте.

– В какую игру вы играете, дженерале?

– В ту, в которой моя внучка останется королевой Люче.

– Я не ваша…

– Ты не слышала, что мы с Мериам связали себя узами брака, Гокколина?

Прозвище, данное мне нонной, из его уст звучит отвратительно.

– Не смейте меня так называть! И если считаете, что будете править Люче через меня, то вас ждет сюрприз. – Когда он улыбается, я добавляю: – Я имела в виду ворона. Вас ждет ворон. Впрочем, даже два. Мой отец с удовольствием поможет Лору вас четвертовать.

Улыбка Юстуса становится шире, в уголках хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он полагает, что его узы с Мериам остановят мою пару и отца от того, чтобы разорвать его уродливое сердце?

Мое собственное сердце сжимается, когда до меня доходит причина его ликования. У него есть доступ к шаббинской крови, и он знает не только как рисовать печати, но и как лишить жизни перевертышей.

– Шепчи, когда говорить на родной язык, – бормочет он – на шаббинском, судя по сильному акценту.

Я хлопаю глазами. Я говорю на… на…

Я встряхиваюсь. Не время восхищаться новообретенным навыком… хотя, вот это да! Настоящее чудо.

Я бормочу себе под нос:

– Откуда вы-то знаете шаббинский? Неужели великая и ненавистная Ксема Росси на самом деле наполовину колдунья и вам тоже знания перешли по наследству?

– По крови. Родной язык живет в крови. Что касается меня, мы с Мериам провели вместе годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою версию истории.

Он подходит к двери хранилища.

Повысив голос, я спрашиваю на лючинском:

– С чего вы взяли, что меня интересует история фейри, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.