Дом под черемухой

— Тайгун! — придавленно вскрикнул он перехваченным от ужаса горлом, чувствуя, как болезненно обмякло все тело. Пес, словно и на самом деле был не живым существом, а тенью, неслышно вышел на середину двора, никак не отозвавшись на голос Ивана, даже не качнув хвостом, сел и стал молча и неподвижно глядеть на хозяина, в самую его душу. Глаз собаки Иван не видел, мрак скрывал их, различал он лишь силуэт Тайгуна, но каким-то особым зрением, которое Иван не первый раз замечал в себе, ощущал странный, вползающий в душу собачий взгляд, полный тоски, немого укора и еще чего-то такого, отчего в комок сжалось сердце.

— Тайгун, поди сюда, — позвал он, холодея, и даже хлопнул рукой по коленке. Это был его обычный жест, которым подзывал кобеля, но живая тень не сдвинулась с места, она словно окаменела и не сводила с него глаз.

Иван сам не знал, зачем позвал Тайгуна, жест его был непроизвольный. Ему хотелось, чтобы пес как-то откликнулся и сломалась бы эта гнетущая молчаливость. Но у того даже уши не дрогнули. И Иван, стыдясь самого себя, подумал, что, наверное, он уж и не имеет права звать к себе пса, поэтому и голос у него не хозяйский, а чужой и виноватый. Даже униженный. Что как бы он ни звал, как бы ни молил, кобель не подойдет к нему. Впору хоть самому ползи на коленях…

— Вот как получилось, брат… — тихо проговорил Иван, склонив тяжелую голову, чтобы не ощущать на лице горячих собачьих глаз, которые так и жгли кожу. — Ты уж меня прости… Плохой у тебя оказался хозяин. Ни к черту… — И защипало глаза, а слез не было. Давно перегорели.

Когда Иван поднял наконец глаза, во дворе уже было пусто. Исчез Тайгун. Без звука и шороха, как привидение.

«А ведь он прощаться приходил». — подумалось Ивану, и от этой мысли еще больнее сжалось сердце.

Поднялся, пошел в дом.

Некоторое время Иван лежал рядом с женой, не зная, как быть: рассказать ей или подождать до утра. Нет, до утра далеко, а надо еще обсудить: что теперь делать.

Разбудил Антонину.

— Слышь, Тоня, Тайгун приходил.

— Как? Куда? — испугалась жена.

— К нам приходил. Во двор.

— Да ты что-о-о! Тебе не показалось?

— Посередке двора сидел.

— Ты его окликал, нет?

— Я его звал, он не подошел. Сел, на меня уставился, так и сидел. Я отвернулся, потом глянул — его нет.

— Ой-ей-ей… Неужели сбежал от Алексея? Надо позвонить завтра и узнать.

— Тут и узнавать нечего, — угрюмо усмехнулся Иван.

— Плохо, Ваня, если он сбежал.

— Плохо… Плохо — не то слово. Хуже некуда, вот что я тебе скажу. Сколько скотины порвал. Первый на коров-то кидался. Вожак, в общем. Не зря за черного кобеля премию объявили. Только пока никто не знает, что черный кобель — наш Тайгун.

— Узнают, всю потраву на нас с тобой и повесят, — продолжила Антонина отрешенно. — Да еще и неизвестно, возьмет ли тебя Овсянников в свою бригаду. Может не взять.

— Ситников меня живьем съест, — проговорил Иван. — И так уже подозревают. Недавно Андреич спрашивает меня: где твоя собака-то? Я ему: отдал, говорю, Алексею, брату жены. В райцентре, мол, она. А он так загадочно на меня смотрит и вроде не верит. Семка с перепугу не признал Тайгуна, но ведь облава завтра. Значит, и узнается все завтра.

— Что же делать-то, Ваня? — простонала Антонина.

— Не знаю… Ничего я не знаю…

Антонина долго молчала, потом сказала тихо:

— Слышь, Вань, ведь застрелят его завтра?

— Наверно… Всех перебьют.

— А может… нам застрелить его как-нибудь без шума, а? Застрелить и закопать, чтоб никто не видел. А то хоть из поселка беги.

— Как ты его застрелишь, — вяло отозвался Иван. — Где его найдешь-то? Сюда он сегодня не вернется. А облава — завтра.

— А если тебе сейчас в тайгу сходить?

— Мало я ходил. Ищи его там свищи. Сколь искали, ни одной собаки не видели. Как сквозь землю проваливаются.

— Надо что-то придумать, Ваня, — упрямо сказала жена. — Надо придумать, иначе все прахом у нас пойдет из-за этой псины. Придумай что-нибудь. Ради своей семьи.

— Придумай… Заладила. Когда придумывать-то? На облаве полно народу будет. Потихоньку там ничего не получится. Кругом глаза.

— А ты до облавы постарайся, — Антонина ласково гладила теплой ладонью его колючую щеку. — Ты ведь все можешь, если захочешь.

— Как я смогу-то? Ну подумай сама: как?

— А это уж тебе виднее — как. Ты хозяин, глава семьи. Никто, кроме тебя, о нас не позаботится. Кому мы еще нужны?

9

Утром поднялся Иван рано: едва светало. Осторожно, чтобы не разбудить жену, слез с кровати. На цыпочках пошел к двери.

В сенях нацепил патронташ прямо на рубашку, сверху надел телогрейку, взял ружье и потихоньку спустился во двор. Огляделся. Солнце выкатывалось из-за леса умытое, чистое. Воздух был горьковат — осенний уж. Тихо кругом, сонно…

Прислонив ружье к стене сарая, нашел штыковую лопату, привычно пощупал пальцем, остра ли, и стал сбивать ее с черенка. Засунул обернутый тряпицей штык под ремень, чтобы не было видно, заткнул за пояс и легкий охотничий топорик. Вскинув на плечо ружье, запахнул телогрейку. Все. Можно идти. И зашагал в лес.