Дом под утопающей звездой

— Неужели ты здесь намереваешься петь противную песнь о чужих делах! — ужаснулся Бенедикт. — И я, безумец, еще помешал тебе вылететь из окна вместо того, чтобы по-приятельски помочь. Сохрани, мой друг, свою проповедь для какого-нибудь эстетического часа, а мне расскажи лучше о своих приключениях.

Тут я опять рассмеялся.

— Ты, стало быть, еще веришь в такую фантастическую вещь, которую называют приключением? Ты, без сомнения, также веришь в существование единорога, правда?

Бенедикт раскрыл, между тем, мой портфель, который я с собой принес и который я только что бросил куда-то.

— Боже мой! — воскликнул он с действительным восторгом. — Откуда ты взял этот этюд?

Я взглянул. Это был небрежно сделанный набросок одного уголка в нескольких милях от Йёнчёпинга. Чисто шведская природа: большая расщелина, поросшая частью хвойным лесом, обломки седого гранита, разбросанные то тут, то там, позади березовый лес, а над всем пейзажем тянулся до бесконечности безграничный горизонт. Настроение вечернее, расщелина курилась и голубой дым расстилался до самого леса, как оссиановские тени. Я мгновенно забыл Прагу, которая сверкала передо мной в лучах солнца, и всей душой стосковался опять по этой шведской пустыне; я глубоко вздохнул.

— Ага, мне кажется, что у тебя все-таки было какое-то приключение, — дразнил меня Бенедикт, — и этот пейзаж был, вероятно, местом действия очень интересного приключения…

— Уверяю тебя, я забыл, — отвечал я, — что случилось, когда я рисовал этот этюд.

— Расскажи, — приставал Бенедикт.

— Ты жестоко ошибаешься, мой милый, тут не было никакого приключения, а просто встреча, но ты имеешь с этим известное соотношение. Я именно здесь, напротив этого леса, случайно встретился с одним страстным, восторженным дилетантом. Самым большим проклятием нашего времени являются, наряду с целыми полчищами английских путешественников, рисующие и малюющие дилетанты. Мой дилетант был граф и соотечественник, и, разумеется, добрый малый почти не говорил на родном языке. Вот его карточка. Шли мы вместе от Йёнчёпинга до Хабо пешком в продолжение целого дня, потому что мимоходом набрасывали эскизы рощиц. Граф искренне восхищался мною, хотя и признался мне, что не понимает, почему я путешествую по Швеции. Его призывали туда какие-то дела, но он был немного разочарован, так как иначе представлял себе Швецию; по его мнению, тут не было мотивов для хорошей картины. Он показал мне свой портфель, этюды Швейцарии: одни Альпы, в розовом освещении и с голубыми, как слива, тенями. Его ледники были настоящие миндальные пудинги, политые сиропом. А впрочем, как я тебе и сказал, это был добрый малый. У него тут в Праге невеста; живет она с отцом в его дворце. Будущий его тесть — чешский шляхтич с итальянской фамилией — без всяких средств, мать невесты была горожанка. Граф никогда не живет в Праге и отдал внаймы князю, то есть своему будущему тестю, свой дом. Если хочешь, мы поедем завтра к нему.

— Мы? — удивился Бенедикт. — Что там делать?

— Граф сказал мне, что в его дворце есть, как говорят, старинные попорченные фрески. Он желает, чтобы я осмотрел их, а ты, о котором я ему рассказывал, должен их реставрировать. Граф, на основании моих слов, так безгранично поклоняется тебе, что желает, чтобы ты написал портрет его невесты. Я уже писал ее отцу, который нас ждет; я сам послал ему письмо из Христиании, где мы расстались с графом и я обещал ему, немедленно по приезде, навестить княжну, его невесту. Он говорил, что она так же обожает искусство, как и он сам. Говоря по правде, мое обещание меня тяготит. Я не враг аристократии. Она прямо идеал в сравнении с нашей напыщенной буржуазией и смешным самомнением наших милых сотоварищей, но я не чувствую себя свободным в светском обществе. У нашей знати нет вдохновения, она не чувствует красоты, она не понимает художества, — одним словом, это не аристократия времен Возрождения. Конечно, и мы не ровня художникам той поры, и, говоря беспристрастно об аристократии духа и рода, мы оба одинаково низко опустились. А кстати, ты знаешь дворец графа?

— Да, — отвечал Бенедикт и подошел к большому окну. — Видишь ли там этот высокий щит? Это только в нескольких домах отсюда; человек мог бы по гребням остроконечных крыш быстро дойти до самого дворца, если бы был так же легок, как голубь или, по крайней мере, как кошка. Видишь ли, как эта дорога извивается, какие она делает изгибы вон там, в двух шагах от террасы, за монастырем барнабиток, потом она прямо бежит ко дворцу. Не раз думал я о том, что можно бы, рискуя жизнью, свободно дойти до той террасы в доме непорочных дев.