Дом подруги

Майкл закрыл лицо дрожащими руками. У него был такой убитый вид, что в моей душе невольно шевельнулась жалость. Склонившись к Каролине, я осторожно убрала прядь мокрых волос, прилипших к ее окровавленной щеке, и бедняжка вдруг снова открыла глаза. Я попыталась выдавить из себя несколько слов ободрения, но в присутствии Лео чувствовала себя неловко. Тут дверь распахнулась, пропуская в комнату двух санитаров и врача, и я решила, что мое присутствие больше не нужно. Хью по-прежнему был в столовой — смотрел в окно и, задумчиво насвистывая, гремел в кармане мелочью.

— Не пора ли выбираться отсюда? Могу подбросить тебя до Оксфорда, если хочешь, — предложил он.

Мы вернулись в Оксфорд на принадлежавшем Хью двухместном «остине-хили». Верх машины был опущен, и сильный ветер на полном ходу бил мне в лицо. Глаза у меня начали слезиться, выбившиеся пряди волос липли к лицу. Было слишком шумно, чтобы разговаривать. К тому времени, как мы добрались до Сент-Хилари, я совершенно закоченела от холода, зато успела немного успокоиться.

— Не хочешь пригласить меня к себе? — спросил Хью, достав мои вещи из багажника.

— Нет. К тому же Мин наверняка поинтересуется, поднимался ли ты ко мне. А девчонкам только дай посплетничать.

— Тебя это так сильно волнует?

— Единственный шанс для меня помириться с Мин — быть паинькой. Это значит, что мы больше не увидимся.

— Она значит для тебя больше, чем я? — улыбаясь, спросил Хью, но я заметила, что он с трудом скрывает обиду. Похоже, это был сильный удар по его самолюбию. Но даже сейчас он был красив, как сам дьявол. Сердце у меня сжалось.

— Прости…

— Это что — своего рода шантаж, да? Хочешь, чтобы я пал на колени и признался тебе в любви? Или умолял в знак прощения позволить мне поцеловать край твоего платья?

— Боюсь, это не поможет. Спасибо, что подвез. Пока, Хью.

Подхватив вещи, я вошла в дом. Хью окликнул меня, но я не обернулась. Добравшись до своей комнаты, я разобрала вещи, переоделась, потом выбросила из вазы засохшие цветы. Вокруг стояла тишина. До конца каникул оставалось еще десять дней, и большинство комнат по соседству с моей пустовало. Я сделала себе кофе и уселась за работу, собираясь закончить эссе о творчестве поэтов метафизического толка. Сначала я прочла несколько стихов Марвела, потом поточила карандаш и достала из пачки стопку бумаги. «Общество ранит, уединение лечит», — продекламировала я, обращаясь к самой себе. И вдруг на меня навалилось такое отчаяние, что, уронив голову на руки, я расплакалась как ребенок.

Глава 6

Незаметно для себя я задремала. Открыв глаза, как от толчка, я увидела, что поезд стоит у крохотного деревенского полустанка.

Поезд дернулся и плавно отошел от платформы. Мысли мои вновь вернулись на пятнадцать лет назад — к тем памятным пасхальным каникулам.

Оставшиеся до начала занятий полторы недели каникул я извелась — мне хотелось как можно скорее увидеться с Мин. Она не умела обижаться надолго, это было просто не в ее натуре. Вот и теперь я почти не сомневалась, что она меня простит.

Но хотя занятия уже начались, Мин так и не появилась. Только на третий день наш классный наставник сообщил мне, что она заболела. По его словам, у Мин моноцитарная ангина, так что никто не знает, когда она поправится.

Я написала несколько писем Мин и отправила их на лондонский адрес ее матери, но ответа так и не дождалась. Наконец, придя в полное отчаяние, я написала самой леди Барт, сообщила, что мы с Мин поссорились и, объяснив, что не хочу обременять ее ненужными подробностями, попросила — не может ли она передать Мин, что мне очень, очень жаль? Пусть она напишет. Вскоре пришел конверт, надписанный знакомым мне с детства почерком. Но уже первые слова, которые бросились мне в глаза, заставили меня пожалеть о том, что я сделала. Она обращалась ко мне, называя меня «Дорогая Диана» — раньше этого никогда не было. А от письма ее веяло таким холодом, что в душе у меня все заледенело.