Дом последнего дня

– А что я в вашей квартире на шестом этаже делать буду, сидеть на тахте целыми днями, как инвалидка? Человек, пока жив, должен трудиться, да и хозяйство куда я дену, в город с собой заберу?

Сын, недовольно ругаясь, садился в машину и уезжал обратно в город, а Тамро оставалась одна. Старость подкралась незаметно, стали болеть суставы, дрожать колени… Силы были уже не те, и все труднее было старой женщине одной поддерживать хозяйство. Уже в конце века деревня за одну зиму ослепла и оглохла. Отключили электричество, а вместе с ним исчезло радио и телевещание: будто мир был отброшен на столетие назад. Вечерами в домах зажигались свечи и керосиновые лампы. Опять потекли друг за другом одинокие, тоскливые дни и ночи.

Однажды, перебирая у себя на чердаке старые вещи, Тамро неожиданно обнаружила давно забытый и заброшенный патефон. Музыкальный ящик, уцелевший каким-то чудом, явился будто из другого мира. Тамро осторожно достала его, стряхнув пыль, почистив шероховатую поверхность, поставила старую пластинку и завела механизм рукой. Патефон заиграл, и мелодия старинного романса начала заполнять и обогревать застывшие от зимнего холода и одиночества стены старого дома. С тех пор Тамро и музыкальный ящик зажили вместе как закадычные друзья, один без другого никак не мог: патефон без Тамро не заводился, а как только он замолкал, в старом доме жизнь застывала и время замерзало.

В то утро Тамро как обычно встала рано. Нало было подоить корову и вывести за ограду, чтобы пастух по деревенской улочке вместе со стадом отогнал ее на пастбище. Она взяла ведро, открыла на улицу дверь да так и застыла на пороге: даже в предрассветной темноте было видно, как стоящая перед домом старая вишня расцвела и ее корявые ветви все покрылись белыми благоухающими соцветиями. Вскоре вся деревня собралась посмотреть на это чудо.

– Господи, помилуй, не уж-то она и в самом деле все чувствует? Иной человек ничего не понимает, а эта все слышит и знает! Остальные жители деревни тоже чуть ли не со страхом глазели на расцветающую старую вишню.

На Гоги теперь все смотрели со смешанным чувством страха и уважения.

– Вот тебе и дурачок, – кивали головами местные старожилы.

– Он ведь на художника учился, а художники – народ такой, даже под землей, что шевелится, и то чувствуют.

– Ну и ну, – удивлялись бабы и при виде дурачка молча крестились.

Только самого Гоги все это мало радовало, и с каждым днем он становился все печальнее.

– Счастливый ты человек, бог тебя таким даром наградил, – с завистью обращались к нему некоторые соседи, – ты словно Адам в раю.

– Если бы…, – вздыхал Гоги. – Я несчастнейший из людей. Скажите, как же мне дальше жить с этим? Как можно человеку любить растение словно женщину? Да и необычно все это, вдруг я сам перестану быть человеком и превращусь в растение? Чем больше проходит времени, все меньше во мне остается желания общаться с людьми. Ведь ненормально все это, боюсь я…

А спустя несколько дней растущий в поле дикий виноградник стал засыхать. Сколько с ним ни возились, ничего не помогло. Лоза засохла за сутки, ее широкие зеленые листья вмиг пожелтели. Все ожидали, что Гоги от отчаяния впадет в буйство, и даже веревку приготовили, чтобы его связать и утихомирить, но тот повел себя еще более странно:

– Это мой страх сгубил ее, – с горечью вздыхал он, – боялся я, вдруг перестану быть человеком и превращусь в одно из тех растений, что растут в поле. Что ж, теперь я опять стал нормальным человеком, вот только, – не договорив, Гоги обреченно махнул рукой и молча ушел.

А на следующий день он откуда-то притащил акварель и широкие белые листья.

– Что ты собираешься делать, Гоги? – спрашивали удивленные соседи.

– Буду рисовать смерть, – спокойным голосом отвечал он.

– А где ты ее видишь, эту смерть?

– Вот она, – парень кистью показал на засохший виноградник.

– А зачем ты ее рисуешь?

– Хочу понять, что это такое.

– И что?

– Не знаю, трудно мне разобраться, вот допишу эту картину и все узнаю.

Но работа не ладилась, и Гоги рвал крепкие белые листы на мелкие части, а потом он устроился сторожем на кладбище, вернее, сам себя устроил на это место, так как в бухгалтерии сельсовета такой должности не значилось. С тех пор он с похвальным старанием стал убирать могилы, чистить каменные плиты и прокладывать дорожки меж заросших травой могильных холмов. Он завел у себя «книгу мертвых», где аккуратно были перечислены все обитатели кладбища, и рядом с каждым именем – короткая история жизни и смерти его обладателя. В деревне новым чудачествам дурачка только дивились. Одни крутили возле виска указательным пальцем и отпускали в его адрес недвусмысленные шутки, другие при упоминании его имени только крестились, то ли опасаясь, то ли жалея свихнувшегося парня.

История четвертая. Дом последнего дня