Дом последней надежды (СИ)

— Есть хочешь? — спросила, глядя на горсть серебра, которую мне предстояло использовать наилучшим способом. Знать бы еще каким.

— Есть? — он нахмурился.

— Лепешки. И вяленое мясо. Будешь?

Гордость в нем боролась с голодом. У Наместника, полагаю, хорошо кормили, но мальчишка пребывал в том возрасте, когда съеденное переваривалось быстро.

— Постой здесь, — я развернулась и направилась к дому.

— Госпожа! А… а деньги?

— Ты же присмотришь за ними?

…я надеюсь, ибо не хотелось бы заниматься поиском монет в чужих карманах. Впрочем, памятью Иоко обладала отменной, а монет было не так много, чтобы исчезновение нескольких осталось незамеченным.

Я вернулась с хлебом и мясом, которые протянула гонцу.

— На. И не трогай больше кошку, а то вдруг и вправду бакэнеко?

…деньги мальчишка не тронул.

И настроение поднялась. Я передала чашу с серебром Шину, которая глянула на меня как-то… странно?

— Вы уверены, госпожа?

Я пожала плечами.

— Ваша матушка… посетит нас сегодня, — Шину тронула монетки пальцем и протянула чашу мне. — И возможно, будет недовольна…

И вновь я чего-то не знаю.

Не помню… и хорошо, что колдунов и одержимых здесь не сжигают. Это я уже успела выяснить.

— Возьми. Нам они нужнее.

Если я правильно помню, то матушка Иоко отнюдь не бедствует. У нее огромный дом, слуги и отцовские драгоценности, которых он делал очень много, не говоря уже о таком наследстве, как ковры, шелка и банальнейшие двадцать три тысячи золотых монет.

Монеты Иоко помнит.

Она помогала пересчитывать их, укладывая ровными рядами в специальные шкатулки. В одну помещалось ровно две тысячи монет. И седовласый поверенный пробегался пальцами по ребрам, то ли пересчитывая за Иоко, то ли просто наслаждаясь этим прикосновением. Он, облаченный в стеганый халат старого кроя, казался обыкновенным, этот старик, на чьем поясе висело семь печатей, а шапку украшал нефритовый шар.

…и матушка старалась быть с ним любезной.

А он на нее не смотрел. И на меня не смотрел. На золото только. И мутноватые глаза его оживали.

— Драконий выблядок, — сплюнула мать, когда старик переступил порог. И Иоко показалось, что она услышала такой ехидный смех…

…нет, матушке денег хватило бы до конца ее дней.

…но почему лишь матушке?

Плохо не знать законов. Очень плохо. Я пыталась вспомнить те свитки, которые Иоко читала. В них ведь должно было быть хоть что-то по правам наследования? Ведь вопрос весьма и весьма актуальный…

…я не успела.

Ее принесли в паланкине.

И высокий слуга с трещеткой шагал впереди, распугивая уличных мальчишек и голубей. Впрочем, на нашей улочке ни тех, ни других не водилось, а потому голос его:

— Дорогу госпоже! — лишь беспокоил соседей.

Паланкин внесли во двор.

И бережно поставили на террасу. Скользнул в сторону шелковый полог, расшитый вишней… кажется, новый, во всяком случае Иоко такого не помнила. Ступила на доски махонькая ножка в зеленом башмачке. И слуга поспешил подать руку, не позабыв набросить на нее черный кусок материи.

…матушка Иоко некогда была красива.

Она в совершенстве владела искусством рисования лица и теперь, спустя годы, лишь преуспела в нем. И наверное, по местным меркам это было красиво. Я же видела перед собой не лицо, но маску.

Белоснежную.

Ровную.

Ни одна морщинка не смела портить этой лакированной глади. Высокая прическа — подозреваю, искусственного происхождения — радовала глаз обилием украшений.

И Иоко стало… неудобно?

Цубуши-шимадо пристало носить юным девушкам, но отнюдь не дамам, разменявшим сорок весен, чересчур уж игриво и…

…три гребня-куши.

Шнуры из золотых нитей.

И полупрозрачные низки бисера, которые поблескивали и переливались при каждом движении головы. Заколки-канзаси из шелковых лент. Всего этого слишком уж много. В этом великолепии лицо ее кажется маленьким.

А красный рот и вовсе точка.

Глаза…

Где-то теряются. А вот брови — две нарисованные точки у самой линии волос. Идеальные по форме, но… смешные?

Именно. Я поняла, что та часть меня, которая все еще была далека от этого мира, готова расхохотаться, а это было бы невежливо. И потому я позволила Иоко сгорбиться, глядя на собственные ее ботинки.

Или вот на кимоно смотреть можно.

Красивое.

Темно-зеленое и украшенное расшитыми гербами.

— Ты стала выглядеть еще хуже, чем раньше, — сказала матушка, окончательно убив во мне надежду на то, что встреча пройдет мирно.

— И я тоже рада тебя видеть, матушка…

…а ведь я уже месяц здесь.

И болела тяжело, о чем наверняка сообщили, только матушка не соизволила навестить меня ни во время болезни, ни после выздоровления.

Дом этот, который рассыпался на глазах.

И пустые кладовые.

Исчезнувшие деньги… что ж, у меня набралось много вопросов.

— И манеры по-прежнему оставляют желать лучшего… я устала, — капризно произнесла она, раскрывая темный веер, расписанный той же вишней. — Пусть твои девки подадут чай…

— Они не девки.

— А кто? Такие же неудачницы, как ты сама. Боги, я должна была родить мальчика. Я верила, что рожу сына и все говорили, что будет именно так, но наверное, духи-уно подменили младенца в утробе. Мне действительно не следовало смотреться в то зеркало… старуха предупреждала…