Дом последней надежды (СИ)

…а вот это выражение мне совсем не по вкусу…

Недовольство?

И… вновь презрение?

Почему?

В его мире женщинам не позволено быть самостоятельными? Или же… конечно, в мужском представлении женщина способна заработать деньги одним-единственным способом.

— …и если вы окажете любезность и задержитесь ненадолго, мы…

В этой комнатушке было пусто.

Почти.

Пара плетеных корзин и груда цветного тряпья в них, которому лишь предстоит превратиться стать чем-то, годным на продажу.

Что у нас есть? Разрисованные Юкико платки. Пара вышитых мячей. И крохотные заколки-хризантемы, сделанные из остатков лент.

— Вот, — я высыпаю заколки в подставленную ладонь. — У нас есть, чем торговать…

Хевдир растерян.

И кажется, смущен.

Он стоит со жменей шелковых цветов, не представляя, что именно с ними делать.

— Они умеют шить и вышивать. Собирать травы и составлять настои. Рисовать по шелку и… многое иное. Но это ничего не значит, ведь женщина слишком слаба, чтобы быть одной… — кажется, в моем голосе появляется злость, но я ничего не могу с собой поделать. — Даже если не-одной у нее быть не получается… не буду лгать, что на ярмарке нам будут рады, но… я не обманывала вашего человека. Нам и вправду нужна помощь…

— Что?

Он все-таки очнулся.

Бывает.

— Если мы явимся туда по отдельности, то… торговли не выйдет, — я протянула корзинку, в которую Урлак с немалым облегчением высыпал шелковое разноцветье. — Вам не дадут нормальной цены… а мы… говоря по правде, нет закона, запрещающего женщинам вести торгов, но…

— Всегда отыщется обходной путь, — он спрятал руки за спиной.

Недоверия поубавилось, но…

Пауза длилась.

И…

— Украшения, значит… травы…

— Идемте, — я развернулась, не сомневаясь, что гордость и любопытство помешают ему просто-напросто исчезнуть.

…раздражающий мужчина.

А с другой стороны после бывшего меня все мужчины раздражали.

В комнате, которую Кэед отвела под мастерскую, пахло сандалом. Тонкая палочка медленно тлела на нефритовой подставке.

Здесь было даже красиво.

Старые стены. Циновки. Раскрытая шкатулка и нить розового жемчуга, выглядывающая из нее.

Ленты-змеи.

Шелковые нити на подоле кимоно.

— Кэед обладает удивительным талантом…

…и ухом не повела, будто я говорю не о ней. Игла мелькает в пальцах серебряной искрой, и тончайшая нить ложится на шелковый лоскут тенью будущего рисунка.

И поза ее естественна, как и сосредоточенность, вот только… слишком правильно все, каждая складка на ее одежде — часть огромной картины, где доминирует алый дракон.

И восхищенный вздох — лучшее подтверждение моей правоты…

Хевдир не спешит входить.

И только ноздри раздуваются, а выражение лица такое… характерно-жадное… кажется, дракону не суждено будет увидеть ярмарку.

Урлак делает шаг.

И еще.

И игла замирает. А Кэед находит в себе силы поднять взгляд. Ее лицо, скрытое в полутьме, почти прекрасно. Веснушки тают, а черты становятся нежнее, прозрачней, будто передо мной сама зимняя дева…

…все же осенью меняется слишком многое.

— Эта ширма досталась мне вместе с домом, но в ужасающем состоянии…

…именно поэтому, пожалуй, была оставлена здесь. Знай матушка истинную ее цену…

— Кэед сумела восстановить…

— Невозможно.

Вот люблю мужчин за гибкость мышления… если сказано, что невозможно, значит, так оно и есть, пусть и невозможное ныне пред очами.

— То, что сделано в Ичиро, может быть исправлено только там… здесь и нитки подобрать не способны, — и прозвучало это снисходительно. Конечно, слабые глупые женщины разыграли представление, дабы обмануть кого-то многомудрого и опытного, но он, в силу многомудрости, раскрыл наш замысел…

…злость была подобна волнам на воде.

Она лишала рассудок ясности.

— Ичиро рьяно бережет свои тайны, — Кэед не собиралась возражать, но иглу воткнула в кусочек вощеной кожи. — Но… порой случается… всякое.

Она встречает взгляд и отвечает взглядом. Прямым. Спокойным.

— Что же?

— К примеру… дочь старшей вышивальщицы теряет разум от любви… она бежит с Ичиро… может, и вправду, убедив себя, что будет счастлива в месте ином… а может, не желая разделить участь мастериц-вышивальщиц.

— И что в ней страшного?

Он отвернулся от Кэед.

Он протянул руку к дракону, и выражение того неуловимо изменилось…

Гнев?

Ярость?

Он, вышитый шелком на шелке же, перестал быть картинкой, того и гляди раскроет пасть, дабы дыхнуть огнем на наглеца, дерзнувшего оскорбить создательницу недоверием. И хевдир внял предупреждению, руку убрал.

— Может быть, и ничего… прожить всю жизнь в крепости. Выйти замуж за того, на кого укажут… родить дочь или двух, или трех, на сколько хватит магии. Отдать их в учение с юных лет, ибо сила требует огранки… а остатки ее потратить на чудесные ковры. Они потому прекрасны, что мастерицы свивают с нитью свою силу… и песни поют, да… особые… одни обережные, для здоровья или вот… иные, о которых говорить не принято.

Кэед провела пальцами по наметившемуся узору, кажется, это была веточка сливы.

Или не сливы.

Или не веточка даже, но змея, скрытая в зеленых листьях.