Дом последней надежды (СИ)

— Ты пытаешься ее подчинить, — колдун спокоен. Он держит на ладони серебристый лист клена, который постепенно покрывается корочкой льда. И лед этот рождается на кончиках смуглых пальцев. — А надо просто почувствовать. Поверить… она есть.

Есть.

Знаю.

Только… не получается. Снова. И я злюсь. Злость — разноцветные искры, из которых разгораются клубки пламени. Но оно упрямо держится во мне, не спеша переродиться в искру. И толстая свеча, что уже который день подряд стоит на медном подсвечнике, так и остается незажженной.

— Меньше мыслей, — колдун закрывает глаза. — Не думай, а чувствуй… для женщины ты вообще как-то слишком много думаешь.

И это было отнюдь не комплиментом.

…как ни странно, но именно я первой ощутила перемену.

Будто… камень в ледяную воду бросили, в ту, что уже начала сгущаться, стянутая незримыми нитями рождающегося льда, но еще не обрела настоящую крепость. И камень она проглотила легко, не породив при том тревожной волны.

Он ушел.

Исчез.

И все-таки… я вздрогнула.

Как-то…

— Что-то не то, — задумчиво произнес колдун, поднимаясь. Как у него получалось так? Вот сидел, и вот уже плавно перетек на ноги. И обындевевший лист вспыхнул, а серые хлопья пепла подхватил ветер.

…камень — не камень.

Что-то иное, что увязло, пусть не в воде, но в ограде. И это иное не привыкло к препятствиям. Его ярость полыхала так ярко, что я вдруг увидела ее.

Его.

Зверя?

Пожалуй или… нет, все-таки зверь, пусть и было в искореженной его фигуре что-то донельзя человекоподобное.

Кривой?

— Иди в дом, — велел колдун, обтирая руки о платье.

Сегодня он был в зеленом. И наверное, это что-то означало, в этом мире все что-то да символизирует, но…

…массивный костяк.

И мышцы, оплетшие его побегами старого винограда.

Мощные передние лапы. Спина горбом. И задние конечности гротескно коротки, удивительно, как тварь вовсе на них стоит. вытянутая шея.

И отсутствующая голова.

Правда, каким-то внутренним чутьем я осознавала, что отсутствие головы нисколько не помешает твари меня сожрать. Если, конечно, доберется… надеюсь, что не доберется. Она дергалась в паутине липких нитей, обрывая их. Но нити срастались вновь, сплетались, норовя обездвижить чужака, спеленать, заключить в кокон, а потом выпить…

И тварь ощутила.

Она издала глухой протяжный рык, от которого в небо поднялась стая черных птиц… а ведь их не было… недавно еще не было, но падальщики-тенгу чуют, где и когда можно подкрепиться.

Я, кажется, тоже закричала.

Или это была не я?

Я…

…была здесь.

И возле зверя, который, осознав, что пробраться сквозь паутину не выйдет, замер. Его тело напряглось, а из глотки вырвался глухой рокочущий звук. Он походил на песню.

…воды.

…и ветра. Иоко любила слушать ветер. Так почему она скрывается? Выходи-выходи, не прячься… мы поиграем в догонялки… это ведь так весело, когда кто-то бежит, а кто-то догоняет. А кровь на камнях даже красиво. Мне понравится. Потом. Позже. Когда я перестану цепляться за такую пустую жизнь.

Выходи.

И Иоко поддалась. Она бы шагнула к воротам. Она так страстно хотела открыть их, что почти взбунтовалась, но это тело принадлежало в том числе и мне.

Уже мне.

А я склонностей к суициду не проявляла.

Стоять.

Успокоиться.

И не слушать. Даже пусть песня твари пробирает до костей, будит самое дурное, что есть во мне… я ведь плохая девочка. Очень-очень плохая девочка. Я врала. И крала… и не убивала? Делом нет, но словом… мне нравилось унижать других людей. Стоит признаться, особенно после того, как выплыла правда про моего муженька… пережитое изменило.

Искорежило.

И я, как положено старой стерве, цеплялась к молодым девчонкам, изводила их, получая необыкновенное удовлетворение от процесса. Мне нравилось пить чужие слезы. Так чем я лучше?

Тварь поняла, что говорить нужно не с Иоко.

Проклятье.

Я заткнула уши.

Стерва? Пуская. Зато разумная. И не полезу в пасть к чудовищу. Так что уходи. И вы, черные духи, что расселись на окрестных деревьях, ожидая, чем закончится поединок. Ничего-то вам не достанется.

…в этот раз.

Тварь согласилась.

И отступила. Она просто смахнула с себя липкую паутину, подалась назад и исчезла. А я опустилась на землю, закрыв лицо руками. Хотелось плакать.

И умереть.

Твою ж… главное, я продолжала осознавать, что желание это не принадлежит мне и… и надо бы встретиться с матушкой, только, подозреваю, стоит мне пересечь границу, нарисованную колдуном, как появится тварь. И тогда уж…

— Оно вернется, — тихо сказала я.

— Вернется, — исиго утер кровь, что шла из носа. — Определенно… и я не уверен, что у меня получится его остановить.

Оптимистичненько.

Этим вечером ужин проходил в торжественном молчании. И судя по мрачным лицам моих подопечных, меня уже похоронили. А то, что я все еще была жива, сочли, скажем так, временной удачей.

Но никто из них больше в удачу не верил.

И в колдуна.

Будь он по-настоящему могучим, сумел бы одолеть чудовище. Взмахнул бы рукой, извлек бы из воздуха волшебный клинок, чтобы как в сказке, и перерубил бы хребет твари одним ударом.

— А… если жреца позвать? — Юкико подала голос. — Мама говорила, что молитва…

— Твоя мама многое говорила…