Дом последней надежды

Я вижу цель.

Я иду.

Я…

Чья-то рука вцепилась в плечо, рванула на себя. Я успела ощутить и жесткость пальцев ее, и гнилостый, на редкость мерзкий запах, исходивший от человека.

Я услышала смешок и почувствовала холод у шеи. А потом он, мой несостоявшийся убийца, жутко закричал. И крик его заставил сжаться… что-то скользнуло по шее, обожгло болью. Но испугаться я не успела. Крик стих, а тело… я шагнула в сторону.

И еще.

И не оборачиваться. Зверь там… и у него есть свои потребности, которые он сдерживал, а теперь…

Кто-то побежал.

От собак бегать глупо.

Еще один крик, который на сей раз не затихает долго. Зов о помощи. И надо что-то делать, а я стою, неспособная пошевелиться, зажимаю мокрую шею ладонью и стараюсь не впасть в истерику.

Получалось плохо.

Меня трясло.

И… и зверь, вернувшись под руку, заворчал.

Идти.

Да, верно. Надо идти… надо… шаг и еще… вот так. Уже недалеко. Я, кажется, вижу костры… только тьеринги могут тратить горячие камни попусту… надо окликнуть… позвать… но когда передо мной вырос светловолосый парень в чешуе и шлеме, я сделала то, что сделала бы нормальная женщина, — упала в обморок. И пожалуй, это был наилучший выход.

Скрип.

Протяжный такой скрип. Ненавижу несмазанные двери.

Смешок.

Оборачиваюсь.

Стоит старуха, лицом страшна. Кожа темная, что дерево старое, морщинами, как древоточцами, изъедено. Рот-трещина, а в нем зуб кривой белеется. В глазу бельмо, что луна в ночном пруду сияет… волосы-космы. Руки-крюки. В них посох резной, с головами звериными.

— Кто ты? — говорю, понимая, что вновь нахожусь вовне.

Старуха рот открывает, только ни звука не доносится. И понимает. И кривится недовольно. Раз, ударила она посохом о землю и обернулась красавицей редкостной.

Кожа бела. Глаза, что небо грозовое… волос темен покрывалом шелковым лежит. И единственным украшением — веточка хинайской сливы.

— Так лучше? — спрашивает меня красавица, лукаво усмехаясь. А я… что я могу ответить? Что вижу посох тяжелый, поди-ка удержи подобный. И голов на нем не одна сотня, и не только звериных… хотя… тигр здесь, и косуля, и хорек, и сова вон поглядывает.

А фурисодэ свое белоснежное она с левым запахом надела. Поясом подвязала серебряным…

Белые ленты с загробными бубенцами с запястий свисают. Сделает она шаг… или не сделает, навсегда привязанная к вратам в нижний мир, получившая право выглядывать к людям лишь в краткий миг их гибели.

— Я умерла?

— Еще нет.

— Умру?

Девушка лукаво улыбнулась.

А говорят, что в зеркалах отражается чудище страшное, из многих тел составленное, как звериных, так и человеческих.

— А тебе не терпится?

Она склонила голову чуть набок, и аккуратные ямочки возникли на щеках. Бледненькая какая… и жаль, если она действительно на привязи.

Дзигокудаё смеется.

Громко и звонко.

А с нею смеются и головы животных. Кудахчет петух, кричит овца… шумно как.

— Редко случается, что люди жалеют меня, — говорит она, касаясь пальчиками бледных губ. — Спасибо.

Не за что.

И… что мне делать дальше? Пасть ниц? Смиренно принять свою судьбу? Или просто спросить, зачем явилась?

— Видящие давно не приходили в этот мир. — Похоже, встреча с богами тем и хороша была, что вслух вопросы можно было не задавать.

— Я не нарочно.

— Знаю.

— Я… не вернусь обратно? Домой?

— Нет.

— А когда умру?

Как-то в разрезе последних событий и знакомств весьма меня заинтересовал этот вопрос. Вот не хотелось бы превратиться в кровожадного призрака или остаться неприкаянным духом.

Кивок.

И палец у губ.

Похоже, есть темы, которые и богам не хочется затрагивать. Что ж, если так… значит, она просто посмотреть… а я… и я посмотрю. Почему бы и нет?

А заодно уж…

Если она богиня смерти, то должна знать, чего от меня ее сестрица солнцеподобная желает. Но Дзигокудаё вновь уходит от ответа. А печать на моей руке вспыхивает так ярко, что мне приходится закрыть глаза, дабы не ослепнуть.

Я знаю этот иероглиф.

Путь.

Предназначение.

И еще выбор. Но путь куда и выбор чего? Боги не скажут прямо, но…

— Хорошо. — Я опустила рукав. Кроха информации уже лучше, чем ничего. — Тогда… ты же можешь забирать души? Те, которые заблудились и не знают, куда идти?

Кивок.

И протянутая рука, в которую я вкладываю кругляш на ленте. Камень выглядит обыкновенным, но стоит присмотреться, и на нем вспыхивают узоры силы. Богиня прикасается к камню губами, а затем вдавливает в посох.

Хорошо.

Она заслужила покой. И надеюсь, что раз уж оказалась в нежных руках Дзигокудаё, то встретит на той стороне своего Юрако.

Улыбка.

Светлая такая…

Значит, встретит. И быть может, в новой жизни, которую эти двое заслужили, они окажутся вместе.

Пожатие плечами.

Вздох.

— А еще у меня есть кошка… то есть не совсем кошка, но… это была старая соседка. Ее сын убил… и закопал в доме. Не знаю почему… она осталась без должного погребения, и это плохо… что мне делать?

Богиня вновь качает головой.

Отступает.

Она возвращается в туман и царство мертвых, а мне остается жизнь. И этот протяжный душераздирающий скрип, который развеивает остатки сна. Сна ли?

Огонек.