Дом правительства

Бухарина и Рыкова великий перелом застиг врасплох. Ортодоксия вдруг стала ересью, реализм – соглашательством, а центр – правым уклоном. Об оппозиции не могло быть и речи – особенно в такой момент, когда, по всеобщему убеждению, война неизбежна, а враги наготове. Как Бухарин сказал враждебно настроенному ЦК 18 апреля 1929 года: «Старые формы изживания внутрипартийных разногласий путем фракционно-подобной борьбы сейчас недопустимы, и объективно они в настоящее время в нашей партии невозможны». «Правые» шептались за закрытыми дверями и писали статьи о смычке города с деревней, но на людях молчали, потому что несогласие с «руководящими учреждениями» равнялось измене. Как объяснял сам Бухарин: «Мы молчали. И мы молчали потому, что, стоило нам появиться на какой-нибудь конференции, собрании, ячейке и т. д., дискуссия началась бы независимо от нашей воли, а нас, уж конечно, немедленно обвинили бы, как инициаторов дискуссии. Мы были в положении людей, которых травят за то, что они не объясняются и не оправдываются, и которых еще больше бы травили, если бы они попытались объясниться, если бы они попытались оправдаться»[679].

В июле 1928 года Бухарин тайно встретился с опальным Каменевым и сказал, что Сталин собирается обложить крестьянство данью, развязать гражданскую войну и «заливать кровью восстания». Вечером того же дня Каменев записал: «Вид [у Бухарина] взволнованный и замученный до крайности… Тон – абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва. Вместе с тем метания – выступать открыто или не выступать. Выступать – зарежут по статье о расколе. Не выступать – зарежут мелкой шахматной игрой… Потрясен он чрезвычайно. Порой губы прыгают от волнения. Порой производит впечатление человека, знающего, что он обречен»[680].

Сталин выиграл шахматную игру. Пока Бухарин метался, его сторонников в ВЦСПС и московской парторганизации (в том числе организаторов погрома оппозиции Рютина и Мороза) заменили на более покладистых. Потенциальные союзники из числа бывших оппозиционеров были не в состоянии помочь, даже если бы захотели. Заметки Каменева о встрече с Бухариным попали к недавно высланному Троцкому, который опубликовал их в виде брошюры. Текст редактировал недавно уволенный Воронский[681].

Идеологический спор тоже выиграл Сталин. В секте, которая презирала «соглашательство», приветствовала насилие и с нетерпением ждала вселенской бойни, бухаринские «Заметки экономиста» (как он назвал свою похвалу умеренности, вышедшую в сентябре 1928 года) мало кого вдохновили. Старые большевики и молодые ветераны Гражданской войны страдали от «неврастении», «перерождения», готических кошмаров, ползучей нечисти, меда с молоком и «уютных туфелек под кроватью». Очень многие были готовы к последнему и решительному бою.

Разные реформации восходят к разным священным истокам. Для христианских фундаменталистов примером служит маленькая эгалитарная секта: радикалы настаивают на немедленном восстановлении первоначального братства, все остальные импровизируют в ожидании дня, когда, по выражению Мартина Лютера, «не будет нужды в государях, королях, господах, мечах и законах». Мусульманские реформаторы возвращаются к сложно устроенному государству: вопрос в том, верен ли восстановленный халифат завещанию пророка. Ленин, подобно Мухаммеду, оставил после себя сложно устроенное государство, но назвал его временным отступлением накануне такого наступления, о котором он не мог и мечтать. Большевистские реформаторы 1928–1929 года (в том числе Бухарин, который не сомневался в необходимости наступления) поклялись вернуться к ленинскому наследию: радикалы стремились к «героическому периоду Великой русской революции» и жаждали исправленного и расширенного военного коммунизма; умеренные держались «политического завещания Ленина» и призывали к ограниченной ревизии нэповского компромисса. Спор шел о том, чего хотел Ленин; настроение правоверных и большая часть ленинского наследия играли на руку радикалам. 26 ноября 1929 года, после того как ЦК пообещал за несколько месяцев уничтожить крестьянскую экономику, Бухарин, Рыков и их союзник Томский опубликовали формальное покаяние. «Признавая свои ошибки, – писали они, – мы со своей стороны приложим все усилия к тому, чтобы вместе со всей партией повести решительную борьбу против всех уклонов от генеральной линии партии, и прежде всего против правого уклона и примиренчества, с тем чтобы преодолеть любые трудности и обеспечить полную и скорейшую победу социалистического строительства»[682].