Однажды Юра с Левой устроили соревнование, кто лучше нарисует слона. Олег, назначенный судьей, решил в пользу Левы. (Зато Юра лучше играл в шахматы. «Нас волновали необыкновенные фамилии шахматистов, – писал он. – Элисказес, Лилиенталь, Левенфиш… Они звучали так же экзотически прекрасно, как, например, Гондурас и Сальвадор».) В одиннадцать лет Лева получил вторую премию на художественной выставке московских школьников и выиграл этюдник с палитрой и масляными красками. Одна из судей, сотрудница Третьяковской галереи, стала его другом и покровителем. Он занимался в изокружке Дома пионеров и в Центральном доме художественного воспитания детей (где познакомился со своим близким другом Женей Гуровым). Он делал иллюстрации к школьной газете и эскизы к декорациям спектаклей детского клуба, но предпочитал тематические альбомы (для души и для школы) – «Италия», «Украина», «Зоология», «Минералогия», «Океанография», «Морские животные», «Ледниковый период». «Однажды, – пишет Михаил Коршунов, – он явился ко мне с рулоном белых обоев. Исключительный случай – не с портфелем, а с рулоном. Раскатал на весь коридор, мне велел встать на одном конце полотна, чтобы не задирался конец, сам встал на другом. По рулону среди древних лесов, морей и болот перемещались первобытные животные. «Летопись Земли». Сказал удовлетворенно: «Вот какой лист отдраконил!»[1374]
Помимо альбомов Лева составлял серии индивидуальных рисунков – о динозаврах, великих музыкантах, Церквушке и «росте Дворца Советов, начиная с храма Христа Спасителя, который стоял там раньше, и кончая готовым Дворцом». Левины музыкальные способности проявились во время октябрьской демонстрации 1925 года, когда Федотовы жили в Первом Доме Советов (гостинице «Националь»). «Мы на балконе сидели, – вспоминала Роза Лазаревна, – а внизу люди пели, танцевали, играла гармошка… И Лева вдруг все повторил: и «Мы – кузнецы», и «Как родная меня мать провожала». Ему два года было, еще толком не говорил, а пропел все правильно». Через десять лет она купила ему пианино. «После гибели Федора мы с Левой материально жили трудно, очень трудно. Но я решила во что бы то ни стало купить ему пианино. Через комиссионный магазин продавала вещи мужа, клала на книжку и, когда собрала пять тысяч, по газете нашла адрес, где продавали «Рейниш», концертное пианино. И он занимался…» Лева ходил на уроки к композитору Модесту Николаевичу Роберу, которого называл «учителем», и регулярно занимался дома, по возможности в отсутствие матери, которая считала, что он слишком много импровизирует. Опасалась она напрасно: он любил подбирать оперные арии, но точность ценил больше изобретательности. «Вы бы посмотрели его письменный стол», – сказала Роза Лазаревна пятьдесят лет спустя, признавая его правоту и обращаясь к другой эпохе.
Вы бы не сказали, что там ребенок сидит. Стол… ну, профессора какого-нибудь. Книги там лежали… закладки в каждой книге… Сидел и писал… Гербарий у него был… если бы вы его видели: он в тетрадке, на листке, делал надрез и стебелек туда вставлял… и как-то так, чтобы цветок аккуратно лежал, и по-латыни писал название… А марки? Он их не наклеивал, у него был пинцетик, он брал марку не руками, а пинцетиком, очень аккуратно вставлял в специальный альбом. Или собирал минералы… У него коробка была с гнездами, вата в гнездышках, и там лежал минерал. Тут же картоночка – название минерала, и не только название, а стойкость его, тип, твердость… Вот так подробно все было…[1375]
Лева Федотов
Для воспитания характера он не носил перчаток, не играл в карты и не пил алкоголя. Для улучшения правописания и литературного стиля он от руки переписывал «Войну и мир». Чтобы успеть охватить весь мир, он жестко регламентировал свои дни, часы и минуты. «А что я сделал в это лето? – писал он 29 августа 1940 года, – Нарисовал, да и то не всю серию о церквушке, и только! Инкогнито в Звенигород не съездил, доклады не окончил… Это плохо!» Он перечислил только особые дела, не касаясь ежедневных. По словам матери, «он мог сидеть за столом с утра до вечера и заниматься. Писать. И рисовать. И марки наклеивать. И гербарии, ну все…»[1376]