Дом правительства

Эти записи о дне смерти Сталина сделаны в дни его похорон, они показывают как будучи живым он умел нас обманывать, и если тогда велика была боль, то сейчас также велика ненависть к этому человеку который сумел нас опутать так глубоко любовью к себе, а на самом деле был зверь садист на совести которого лежат сотни тысяч загубленных жизней и из них десятки мне знакомых друзей и товарищей[1898].

* * *

Изгнанники возвращались из тюрем, ссылок и лагерей. Некоторым разрешили вернуться в Дом правительства. Вдова расстрелянного чекиста Якова Петерса (и мать объекта «разработки» Анатолия Грановского, Игоря Петерса), Антонина Захаровна Петерс, въехала в одну квартиру с матерью Левы Федотова, Розой Лазаревной Маркус. В старую квартиру Збарских, одну из самых больших в Доме, въехал новый генеральный прокурор, бывший член донецкой расстрельной тройки и советский представитель на нюрнбергском процессе, Роман Руденко. Збарский получил новую квартиру (кв. 197), вернулся к преподаванию (но не в Мавзолей) и умер во время лекции 7 октября 1954 года, через девять месяцев после выхода из тюрьмы[1899].

Елена Дмитриевна Стасова

Большинство недавно освобожденных жителей не имели возможности вернуться в Дом и вернуть свою собственность (хотя многие приложили к этому немало усилий). Они переезжали к детям, искали комнаты в коммунальных квартирах или находили убежище в Доме ветеранов партии в Переделкине, недалеко от «райских мест», где Лева Федотов и Женя Гуров рисовали мост через речку за десять дней до начала войны. (Когда Антонине Захаровне Петерс и Розе Лазаревне Маркус стало трудно жить в Доме правительства, они переехали в Дом ветеранов в Переделкине. Роза Лазаревна умерла в возрасте 92 лет. Женя Гуров был на похоронах.) Чтобы «смыть пятно» и получить право на лучшую пенсию, жилплощадь и медицинскую помощь, бывшие заключенные нуждались в «реабилитации» (официальном подтверждении невиновности) и – вопрос особой важности для многих из них – восстановлении в партии. Чтобы сохранить революцию для истории и спасти своих близких от забвения, они нуждались в посмертной реабилитации расстрелянных. Для этого требовались характеристики от видных старых большевиков, знавших их до катастрофы. Найти таких людей было нелегко. Из тех, кто не был арестован, Платон Керженцев умер в 1940 году, Феликс Кон в 1941-м, Пантелеймон Лепешинский в 1944-м, Сергей Аллилуев, Арон Сольц и Владимир Адоратский в 1945-м, Розалия Землячка в 1947-м, Николай Подвойский в 1948-м, Александр Серафимович и Георгий Димитров в 1949-м (тело Димитрова было забальзамировано Збарским и выставлено в мавзолее в Софии), Яков Бранденбургский, Максим Литвинов и Ефим Щаденко в 1951-м. Другие не хотели ручаться за нереабилитированных. У тех, кто остался у власти, имелись – за исключением Анастаса Микояна – другие заботы[1900].