Дом. Рассказы

Если бы не эта проклятая поездка, жил бы и сейчас Семён спокойно, стойко перенося все тяготы и лишения, веря во временные трудности и расставленные вокруг вражеские сети. Но он поехал. Он увидел страну четыре с половиной десятка лет назад стёртую с лица земли снарядами и бомбами союзных армий, теперь цветущую и богатую. Он увидел изобилие, которого его родина не знала и в самые сытые времена. Он обнаружил в стране массу признаков, которые изучал в школе, как признаки социализма, узнал, что оказывается «каждому по труду» вовсе не означает – всем поровну, а счастливое детство совсем не обязательно должно пройти в торжественных маршах под барабаны.

А дома его ждали очереди за картошкой и колбасой, талоны на сахар и мыло, перебои с электричеством и теплом. И с каждым днём становилось всё хуже.

В серой холодной комнате всё резче, как бельмо на глазу, выделялась цветная фотография в весёлой керамической рамке. На ней жизнерадостный, весь светящийся счастьем молодой мужчина в светлой майке и джинсах обнимает за плечи сутулого, согнутого жизнью старика с улыбкой на лице и печальными глазами, на руках у которого сидит красивый светловолосый мальчик двух лет в пёстром комбенезончике.

Семён всё чаще смотрел на это фото, и всё яснее понимал, что не пережить ему уже очередные временные трудности своей несчастной страны. Не было ему и дороги к сыну, слишком стар он был, чтобы суметь перекроить себя на новый лад.

– Да, – вздохнул Семён Григорьевич, – слишком стар.

И словно соглашаясь с ним, заскрипел и рассыпался под ногами дряхлый табурет.

Вагончик со счастьем

Вот если кто-то скажет, что сидеть на лавочке спиною к солнцу, слыша позади себя натруженное журчание ручья через срезанные бобрами ветки, под шелестящими на лёгком ветру кронами ив, не есть счастье для постаревшего кабальеро, тот очень ошибается. Ибо я так сижу на лавочке всегда летом, если отпускают дела.

Парк общий, так что соседом или соседкой по сидению может оказаться кто угодно. Чаще всего это женщины, чья молодость пришлась на подвиги Чкалова. Бывает и молодая поросль, не упускающая из ушей таблеток-наушников, от чего совершенно не знающая подлинной жизни. Этих, в отличии от первых, мне не жалко – пусть сами свои шишки зарабатывают, как я их сам когда-то получал.

Гораздо реже случаются мужчины. Как правило, с колясками, и, как правило, угрюмые и болезненно трезвые, от осознания ответственности.

Но мне на этот раз попался старик простой такой стариковской наружности, без коляски с ребёнком и даже без палочки.

Я сразу отложил книжку, ибо знаю точно, что эдакий дед, заметив седину в моих висках, обязательно пристанет с разговором. Так и вышло.

– А погодка-то как разгулялась, – произнёс дед дежурную фразу всех дедов, которым уже случилось за семьдесят, старуха померла, а потрещать хочется.

– И не говорите, – подбодрил его я, так как остановить всё равно не был в состоянии. Тут уж если пошло, так пошло.

Старик пошамкал беззубыми дёснами, чем неожиданно заинтриговал меня. Всё-таки встретить деда в хорошем прикиде и без зубов в столице – большая редкость. Вот только речь его оказалась гораздо чуднее.

– Смотрю, – начал дед, – сидите с книжкой, но за детьми не следите. Значит, ваших здесь нет.

Я вежливо улыбнулся. Учитывая, что моим старшим уже по восемнадцать, то даже смешно было ожидать увидеть их копающимися на травке в парке.

– Выросли, да? – Без всякого труда догадался дед.

Подобающе пожав плечами, я утвердительно кивнул.

– А ты за их паровозиками следишь? – Спросил он вдруг так серьёзно, как в детском садике спрашивают о прививках.

Что-то во мне ёкнуло.

Да у кого угодно ёкнет рядом с таким бандитом, когда он тебе детьми угрожает! Только не таков я! Сразу так спакойненько поворачиваю голову и спрашиваю:

– И какая цена?

Надо же время, чтобы с мыслями собраться. Не этот же старый посох есть угроза. Его просто послали сказать. Начинаю судорожно вспоминать все долги в обе стороны. Вроде ничего такого серьёзного, чтобы так-то…

Но дед гнёт что-то своё.

– Бесценное это, – говорит. – Дурачина! Сразу видать, что соскочил ты со своего вагончика-то, либо и не вскакивал!

Хватаю сотовый и звоню детям – все на месте, никаких вагонов и перронов. Обзывают папу идиотом и отключаются. Уже легче.

– Ты придурок, дед? – Спрашиваю. А сам встать не могу. Видно ноги-то от страха подвело.

А этот паразит изображает отсутствующий вид, жеманится, как баба, и только через минуту спрашивает:

– Так про вагончик ты не в курсе, бизнесмен хренов?

Обзывательство на счёт «бизнесмена» меня не сильно-то и задело – привык. А вот матерщина его душу царапнула. Да я за этот «хренов» все девяностые убивался! Да у меня… Да что он может понимать-то?

Однако папа, зная мой буйный характер, всегда учил необходимости вовремя останавливаться и включать уши. Вот я и включил.

– С чем вагон? – Спрашиваю. – Если опять с икрой, то ищи других. Да и вообще, я уже порядком от дел отошёл.

Тут этот старикан как зыркнул на меня, аж насквозь просмотрел, кажется. Уж на что я жизнью тёртый, а задрожало где-то внутри.